XIII
Незаметно в одиннадцать часов в тот же вечер Ланни прошел на квартердек. Судно было ярко освещено, как всегда, поскольку мог появиться немецкий рейдер даже в близости к британским портам. Лорел стояла в тени, и Ланни подошёл к ней. Она сказала: «Лизбет получила письмо от матери вместе с письмом от миссис Чэттерсворт, в которой она упомянула, что встречала меня, когда я была Бьенвеню. Лизбет, конечно, находится в ужасном состоянии возбуждения и обвиняет меня в том, что я пошла в этот круиз, чтобы разбить её шансы с вами».
— Что вы ей сказали?
— Я сказала ей правду, насколько могла. Я сказал, что я пишу сатирические рассказы о нацистах, которые заставили нацистов очень рассердиться. Что вы были у Геринга советником по искусству и сказали мне, что вам может повредить, если узнают, что мы знакомы. Поэтому я пообещала не упоминать, что я знаю вас. Она хотела знать, как я попала в Бьенвеню, и я сказала ей, что ваша мать пригласила меня в то время, когда вы были в Америке, и что вы приехали гораздо позже. Это правда, вы помните.
— Конечно, это удовлетворило Лизбет?
— Я сомневаюсь, что ее что-то удовлетворит, кроме единственной вещи, которую она хочет, и которую вы не склонны ей дать. Она ищет объяснение вашей холодности, и это письмо всё объясняет.
— Что вы собираетесь делать с этим?
— Я сказала ей, что, поскольку я стала источником её раздражения, то покину яхту в Гонконге.
— Но, Лорел! Это помешает вашей работе!
— Боюсь, я не смогу хорошо настроиться на работу с моей хозяйкой в ее нынешнем состоянии.
«Я должен рассказать вам это», — сказал Ланни. — «Я собирался сказать вашему дяде, что я собираюсь вернуться в Штаты из Гонконга. Мы согласились, что я должен иметь право уехать».
— Это плохо будет выглядеть, если мы оба сойдем в одном и том же порту, Ланни.
— Мы можем путешествовать по разным маршрутам, если это необходимо для удовлетворения миссис Гранди [85].
— Мы никогда не сможем заставить кого-нибудь поверить, что мы не встретимся снова.
— Надеюсь, нам не нужно давать никаких обещаний, Лорел. Меня очень интересует семья профессора Холитцера, и меня также интересует леди, которая рассказывает о них. Даже в разгаре этой серьезной ситуации Ланни позволил себе роскошь улыбки.
Но дамы с Юга редко улыбаются семейным «ситуациям». Их научили серьезно относиться к семьям, и даже если они к ним так не относятся, у семей было последнее слово. Лорел сказала с очевидной твердостью: «Будет скандал, если бы мы оба покинем яхту в одном и том же порту, Ланни. Если вы собираетесь сойти, то мне придется остаться».
— Но это будет довольно плохо для вас. Лизбет будет уверена, что вы заставили меня уйти, и она не простит вас.
— Решение зависит от вас. Кто-то из нас должен остаться.
Он не мог удержаться, чтобы не увидеть юмора в предлагаемой ситуации. — «Если вы уйдете, а я останусь, Лизбет съест меня живьем. Она может встать в такую позу, в которой я буду чувствовать, что я скомпрометировал ее и должен повести, как благородный человек. Вам лучше задержаться и защищать меня!»
XIV
Они оказались перед проблемой, имеющей два исключающих друг друга решения, из которых необходимо выбрать одно. Но, так случилось, что им решения принимать не пришлось. То ли дочь владельца яхты выбрала этот момент, чтобы облегчить своё нервное напряжение прогулкой на палубе? Или она подозревала, что виновная пара встречается? Они стояли лицом к двери салона, чтобы их не застали врасплох, если кто-нибудь вышел. Когда она появилась, Лорел, не желая, чтобы она подумала, что они прячутся, быстро сказала: «Мы говорим о тебе, Лизбет, иди сюда».
Когда она подошла, то начала говорить, это было её право хозяйки. Ее голос был тих и слегка дрожал. — «Я хочу сказать вам обоим, что я знаю, как вести себя правильно. Я обдумала это и понимаю, что вы имеете право любить друг друга, и что я не имею к этому никакого отношения».
«Лизбет», — сказала кузина, прерывая её, — «я говорю тебе, что Ланни никогда не говорил мне одного слова о любви. Я даю тебе слово, что это так, и он сделает то же самое».
«Действительно, это так, Лизбет», — добавил мужчина не менее быстро. — «Я объяснил вашему отцу год или два назад, что моё положение не позволяет мне думать о любви или о браке. Я был другом Лорел, также как и вашим. Меня интересовало ее творчество, также как я был заинтересован в вашей учёбе, и я пытался немного помочь с ними».
«Все это может быть правдой», — ответила Лизбет. — «Я не имею права сомневаться в этом, но я считаю, что вы влюблены, знаете ли вы это или нет. Я хочу сказать, что это не мое дело, и я не имею права злиться и жаловаться и портить вам настроение. Я поговорила с отцом, и его сильно расстроит, если кто-нибудь из вас уйдет. Потому что он зависит от товарищеского отношения с вами больше, чем он дал вам знать об этом. Поэтому, пожалуйста, давайте дружить, как раньше, и Ланни может совершенно свободно разговаривать с тобой, или с Алтеей, или с другими, так же, как ему заблагорассудится. И тебе и ему не нужно тайком встречаться на палубе ночью, чтобы поговорить о том, что пишет Лорел, или обо мне, или о чём-нибудь еще».
Она зашла так далеко в этой небольшой речи, которую она, без сомнения, репетировала не раз. В этот момент она немного всхлипнула, а потом заплакала и быстро вернулась в салон.
После этого они ничего не могли сделать, кроме как положиться на её слово. Это то, что мир называет «хорошим обществом». А его члены «хорошо воспитаны» и не проявляют своих эмоций публично. А если они переходят границу дозволенного, то они должны извиняться и платить за это. Ланни прошептал: «Для неё это пристойно!» и добавил: «Лучше, чем я ожидал».
Лорел заявила: «Я подозреваю, что дядя Реверди проявил твердость. Во всяком случае, это все, что мы можем просить, и я полагаю, что мы должны остаться, по крайней мере, на время».
Так было и на следующий день, и на всём пути через Южно-Китайское море. Конечно, Лизбет рассказывала всё миссис Гиллис, которая была практически членом ее семьи, и из семьи единственной женщиной на борту. И, конечно же, миссис Гиллис по свойственной человеческой слабости рассказала учительнице и врачихе. Эти трое будут следить за каждым признаком эмоций, грустных или безумных или плохих. Вряд ли они будут радостными, потому что это было бы неприлично. Три наблюдателя встречались в каютах друг друга и сплетничали. Насколько красными были глаза Лизбет, и насколько она была обижена? И что могло случиться с любезным мистером Бэддом, что он не влюбился ни в одну из трех подходящих дам на борту? Возможно, у него было разбитое сердце? Или он любит леди в одной из многочисленных столиц Европы, которые он посетил? Или, возможно, и не в одной, ибо, в конце концов, нравственность там не совсем строга. А что касается кузины Лорел, то была ли она влюблена в него или в кого-то ещё, и что это за таинственная рукопись, которую она так тщательно прячет в своем чемодане? Филиппинский мальчик, который убирал её каюту, признал, что он никогда не видел ни одной страницы.
Когда на яхте всего семь пассажиров, только двое из них мужчины, а один из них — пожилой человек слабого здоровья, сам себя исключивший с тропы утех. То на самом деле не так много пищи для сплетен, и это зависит от дам, чтобы максимально использовать то, что может позволить себе Провидение.