— Производство нового оружия занимает много времени, Курт.
— Не волнуйся, мы дальше, чем кто-либо может догадаться. У меня есть источники информации.
— Я не сомневаюсь в этом. Меня беспокоит то, что моя страна начинает массовое производство.
— Все будет кончено, прежде чем Америка сможет что-нибудь сделать. Ваша производительная система — это хаос, каждый у вас идет своим путем и ищет свою собственную прибыль. И помни, что продукция должна пересечь океан. Наши подводные лодки имеют новые устройства для действия в темноте, и этой зимой наша блокада станет более полной, чем мир может себе представить.
Ланни не задавал вопросов о таких важных делах. Он будет помалкивать, и пусть его друг излагает, пока его несёт по течению. В прежние времена Курт изложил бы тонкости кантианской метафизики и эзотерические тонкости поздних струнных квартетов Бетховена. Теперь его мысли были в лабиринте европейской дипломатии и основных положений военной стратегии, движений армий и их снабжения, экономических преимуществ, которые можно получить в одном месте по сравнению с другими. В молодости Курт серьезно интересовался нравственными вопросами, но теперь мораль больше не имела никакого отношения к делам стран. Что помогало Германии, было правильным, а что мешало ей, вредным.
Что бы ни обсуждал Курт, он всегда говорил с апломбом. В возрасте тринадцати лет Ланни был чрезвычайно впечатлен этим и длинными абстрактными немецкими словами, которых он никогда не слышал. Теперь, в возрасте сорока лет, он сделал вид, что так же впечатлен. Но он не мог полностью осознать отношение Курта к себе. Может быть, Курт разглядел Ланни так же ясно, как Ланни разглядел Курта? Была ли их постоянная дружба вызвана тем, что Курт ценил то, что получал от Ланни, почти ничего не давая взамен? Гитлер использовал Ланни в качестве рассыльного, доставляющего сообщения подходящим людям в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, и, без сомнения, он принял меры предосторожности, чтобы проверить и убедиться, что сообщения были доставлены должным образом. Курт ничего не знал о том, что делал Ланни, но до тех пор, пока Гитлер был доволен им, Курт, конечно, будет поддакивать.
Ланни поинтересовался: «Как думаешь, захочет ли фюрер видеть меня в эти дни?»
— Почему бы и нет? Он всегда хотел тебя видеть, когда был не слишком занят.
— Я знаю, что он не будет винить меня за подстрекательство к войне Рузвельта, но мне кажется, что ему трудно видеть сейчас любого американца.
— Я не думаю. Учение фюрера предназначено для всего человечества, и любой человек, который его принимает, это его друг. В следующий раз, когда я его увижу, я расскажу об этом.
Ланни сказал: «Спасибо», и в то же время отметил, что Курт не сказал: «Ты можешь написать ему письмо, а я отправлю его за тебя в Париже». Может быть, Курт слегка завидовал той благосклонности, которую выказывал его великий герой американскому ученику Курта? Так много вещей, в которых следует разобраться!
Ланни продолжал: «Не думай, что я пытаюсь выпятиться. Ты знаешь, что я никогда и ничего не просил у фюрера, и я думаю только о его деле. Он не раз говорил мне, что он хочет, чтобы я рассказывал о его политике и целях. А те люди, кто меня спрашивает, имеют большое влияние, как ты знаешь».
— Да, действительно, Ланни. Можно сказать, что ни его политика, ни его цели не изменились.
— Это не удовлетворяет их, они говорят: 'Да, но прошло уже семь или восемь месяцев с тех пор, как вы его видели, и много воды утекло. Что он хочет сейчас? Каковы его условия?'
— Он определил их в своей большой речи в прошлом месяце, Ланни.
— Я знаю, но люди, имеющие вес, никогда не считают само собой разумеющимся то, что говорит государственный деятель. Они хотят что-то конфиденциальное, что-то личное. Я говорю им: «Это то, что я сам слышал из уст самого фюрера. И это впечатляет их больше, чем ты можешь себе представить. Например, Херст, хотел узнать больше всего на свете, действительно ли фюрер хотел подавить большевизм по всей Европе. Всего несколько дней назад один из самых важных люди в нашем официальном представительстве Соединенных Штатов задал мне конкретный вопрос: 'Если нам удастся убрать Британию с плеч Гитлера, можем ли мы рассчитывать на то, что он пойдет на Сталина?'. Это тот, кто может сместить Рузвельта в любое время. Его решение действовать или не действовать может зависеть от того, что я ему скажу, когда я вернусь».
Это была ловля рыбы в мутной воде. Курт возмутился: «Что такой человек хочет услышать от фюрера более определенного? Когда фюрер говорит в своих речах о своём полном отвращении к красным и ко всему, что за ними стоит? Но нужно помнить, что у нас есть соглашение о взаимном ненападении с Россией, и у нас есть торговые соглашения».
— Я понимаю, что вы не очень сильно выигрываете в торговле.
— Это правда, но мы думаем об этом, но это отличается от войны. Даже если у фюрера была такая цель, то его генералы вряд ли позволили бы ему объявить об этом заранее.
— Конечно, нет, Курт. Но если бы у него возникла мысль шепнуть это одному осторожному человеку, который сразу передал бы это одному из самых влиятельных людей в Лондоне, а затем одному или двум в Нью-Йорке и Вашингтоне, то было бы достаточно, чтобы изменить существующую политику.
«То, что ты говоришь, действительно важно, Ланни», — ответил композитор. — «Я не могу дать ответ, но я попробую, чтобы фюрер это рассмотрел».
VIII
Эти два друга провели вместе остаток дня и вечер. Курт был недавно в Штубендорфе, где в детстве и юности Ланни не раз бывал на рождественских праздниках. Курт говорил о своей семье, которой американец в более счастливые времена всегда отправлял подарки. Для детей он был — Onkel Lanny. Курт рассказал о генерале графе Штубендорфе, которого принимали Ланни и Ирма. Он был сильно ранен артиллерийским осколком и был дома в замке. А потом старший брат Курта генерал Эмиль Мейснер был также дома на праздники. Он отлично прошел всю Аргоннскую кампанию и был назначен командовать армейским корпусом. Эмиль, как знал Ланни, изучал массовое убийство с младенчества, когда он уничтожил целый корпус с помощью своей крошечной ручки. Он все это делал на листах бумаги с маленькими продолговатыми краями, на которых он рисовал цветными карандашами. В вермахте он считался одним из величайших авторитетов в области логистики. Он был также известен как один из «нацистских генералов», поскольку он разделял восхищение Курта величайшим политическим гением, которого когда-либо рождала немецкая раса.
Неужели любимый музыкант фюрера, растроганный всеми этими семейными воспоминаниями, не понимает то, что он говорит? Или он подумал об этом и решил, что Ланни имеет право знать несколько секретов вермахта? Во всяком случае, Курт рассказал о дискуссиях со своим братом по поводу серьезных вопросов стратегии, которые теперь принимаются для принятия решения. Курт не сказал: «Мы участвуем в подрыве правительств Венгрии, Румынии и Югославии, и вскоре мы сможем войти на эти земли без серьезных боевых действий». Он принял это как должное и рассказал о следующем шаге, уравновешивая различные задействованные силы. Муссолини — «dieser verdammte Esel [35]«- влип в Греции, и, конечно, фюреру пришлось его вытащить. Вопрос в том, когда у вас Греция, куда идти дальше?
Ланни сказал: «Вы могли бы взять Крит парашютистами, и это дало возможность вбомбить Суэцкий канал в песок. Во всяком случае, это то, чего ждут британцы».
— Они могут это получить. Вопрос в Турции, как долго она сможет сопротивляться, и сколько она будет.
— Обычно с турками речь идет о деньгах, Курт.
— К сожалению, у англичан больше золота, чем у нас. Главная наша проблема — добыть нефть, и мы должны выбрать между Месопотамией и Кавказом.
Это было после ужина, и Курт выпил почти литр бургундского. Ланни никогда не видел, чтобы Курт пил слишком много, но он видел, каким он стал, мягким и красноречивым, и это было событием. Всегда приятно поговорить с кем-то, кто знает почти столько же о предмете, что и вы, и может оценить каждый нюанс ваших глубокомысленных замечаний. Когда Ланни воскликнул: «Но вы не можете отправиться в Турцию с левым флангом, открытым русским на тысячу километров!» Курт знал, что он разговаривает с кем-то, кто смотрел на карты и, по крайней мере, слышал о принципах великого Клаузевица.