«Я готов отбыть завтра», — ответил агент президента. — «Фюрер вооружил меня мощным оружием, и я очень хочу его опробовать».
II
Они всё время говорили. Ланни рассказал о каких-то паранормальных чудесах, которые произошли со времени их последнего свидания. Это привело к тому, что у Руди улучшилось настроение, и после того, как они перекусили перед сном, он внезапно раскрылся: «Ланни, я собираюсь сообщить действительно важное дело. Мне пришло сообщение сегодня утром от одного из моих агентов в Лондоне. Ты понимаешь, что они у нас там есть».
Ланни улыбнулся. — «Вероятно, я встречал некоторых из них, но они были хорошо законспирированы».
— Мне сообщили, что ведущий английский промышленник, один из их людей наверху, согласился встретиться со мной в Мадриде и обсудить все вопросы. К сожалению, я обещал не называть его имени.
— Все в порядке, наверное, мне расскажут все о нем через час после того, как я доберусь до Лондона.
— Это не повредит, пройдёт много времени после этого. Это важный знак, и я хочу максимально использовать его. Скажи, как ты собираешься ехать?
— Я приехал в Швейцарию, и я вернусь туда же и выясню, как добраться до Лиссабона. Оттуда всё будет легко, поскольку у моего отца есть адвокаты в Лондоне, которые, похоже, могут дёргать за верёвочки.
— Все это займет некоторое время, и мне пришло в голову, что ты можешь поехать со мной в Мадрид и быть там и проконсультировать меня об этом человеке и, возможно, встретиться с ним.
— Это очень любезно, Руди, и, как правило, я должен быть в восторге. Но вот что мне кажется. Испания — страна интриг, и там смотрят за всеми. Если бы я приеду с заместителем фюрера, то это будет знать весь город через час.
— Я планирую тайную поездку. Я ожидаю, что меня тайно вывезут из аэропорта и во дворец. Если появятся слухи, что я в Мадриде, то это будет официально опровергнуто.
— Я сомневаюсь, что вы справитесь с этим, во всяком случае, я не смогу. В отеле Адлон, было несколько газетчиков, с которыми мне пришлось встречаться, и мне пришлось прятаться от них. Я думаю, они заметили меня и, возможно, пытаются выяснить, для чего я здесь. Если они получат подсказку, что я прилетел в Мадрид на самолете Люфтваффе с заместителем фюрера или без него, они раструбят об этом. Как ты знаешь, моя польза зависит от того, что меня принимают за искусствоведа, а не за чьего-то агента.
— Что мы можешь предложить?
— Скажем, что я оплачиваю счет в отеле и уезжаю на такси. Затем я выхожу и гуляю, потом беру другое такси и еду на один из самых маленьких аэродромов. У вас есть коммерческие самолеты, летающие в Париж, и я лечу в Париж. Это беспорядочное место, даже ваша армия не может это изменить. Я часто бываю там, и никто не удивится, увидев меня. Если я скажу, что я лечу в Лондон, то сесть на коммерческий рейс в Мадрид будет вполне естественно для меня. Когда ты ожидаешь своего англичанина?
— Не раньше следующей недели.
— Хорошо, тогда это так. Расскажи, как я могу связаться с тобой в Мадриде, и как я могу сообщить, если что-нибудь появится.
— Попроси герра Кнаппа в нашем посольстве, фюрер сказал мне, что ты должен быть Зигфридом, а он Вотаном. Возможно, тебе лучше дать мне кодовое имя, чтобы мне я общаться с тобой, а ты не сомневался, что я подлинный.
Нацист Nummer Drei Nazi сказал это без следа улыбки. Но у хулиганистого Ланни Бэдда была мысль, которую ему было трудно скрыть. Враги Рудольфа Гесса дали ему злое и насмешливое прозвище, Das Fraulein. Теперь Ланни подумал со злобой: ты будешь Фрейей [53]! Но это было время не до шуток, даже в мыслях. Тайный агент предложил: «Поскольку мы используем персонажи Вагнера, ты можешь быть Курвеналом. Помнишь, в Тристане 'Вернейший из верных'!
— Спасибо за комплимент, Ланни. И еще одно. Я знаю, что у тебя будут расходы в этом деле, и естественно, что их надо возместить.
— Нет, нет, Руди, я не хочу никаких денег. У меня нет проблем в том, чтобы зарабатывать на то, что мне нужно. Для меня это приятное времяпровождение. Если я беру деньги у какого-либо правительства, я принимаю на себя обязательства, и рано или поздно я получу чьё-то клеймо.
— Моё никогда. Я вручу американские деньги из рук в руки, и никто, кроме тебя и меня, никогда не узнает, что произошло.
— Я верю тебе, но на самом деле, я не хочу этого. Думай обо мне как о бескорыстном друге твоей и моей стран. В какой-то день, может быть, Геринг сделает меня куратором этого супер-музея, который он планирует. Я хочу купить пару небольших картин, которые я смог бы без труда вывезти, а комиссия, которую я получу по этим сделкам, оплатит все мои расходы. Я не знаю, нужно ли мне разрешение на их вывоз, но если это так, ты можешь поручить своей организации сделать его для меня, а также выдать разрешение на выезд. И если требуется, то дай мне разрешение, чтобы мой банк в Нью-Йорке перевёл мне телеграфом десять тысяч долларов.
«Все это будет просто», — заявил человек, наделённый властью, делая запись в маленькую книжку. — «И прошу понять, что если ты найдешь какой-либо способ использовать деньги для продвижения нашего дела, которое мы сейчас обсудили, не стесняйся тратить деньги и позволь мне их возместить. У меня есть секретный фонд, который мне не на что тратить. А его размеры, как вы, американцы говорите, предел небо!»
III
Американский гость приземлился на аэродроме Ле Бурже, но не позволил себе отправиться в Париж в немецком штабном автомобиле. Он просто взял два чемодана, по одному в каждую руку, а портативную пишущую машинку под одну руку и рулон картин под другую. Очень неудобный груз. И пошёл. Он уселся на обочине дороги, и в это время появилась крестьянская телега, на которой за сумму в пятьдесят франков он получил возможность въехать в «la ville sans lumiere». Это заняло большую часть дня, но он не возражал, потому что у него была возможность познакомиться с огородником, снабжающим французский рынок и задать много вопросов о том, как крестьяне воспринимают немецкую оккупацию. «Pas si mal»(не так уж плохо) — был вердикт старого крестьянина. По крайней мере, для него, кто был старше призывного возраста. Для двух его сыновей было другое дело, потому что они были военнопленными в Германии, и les boches обещали освободить их, но так и не сделали. Французы продолжают болтаться на веревке, пока из их карманов всё не вытрясут.
Этот видавший виды пожилой труженик обладал проницательным пониманием экономической ситуации. Крестьяне имели землю, и люди в городах, немцы, а также французы, должны были иметь свою продукцию. Поэтому цены были высокими, и если уметь торговаться, то можно получить больше. Это была такая же старая история, как Европа. В военное время страдали жители городов, а сельские жители могли жить, если, конечно, им не повезло жить на месте сражений или рядом с ним. Цивилизация выжила по благодати тому факту, что места сражений были относительно небольшими, а марширующие орды держались главным образом дорог.
Путешественник устроился в одну из небольших гостиниц, а крупные были заняты немцами. Их мундиры были обычным зрелищем, и французы научились ладить с ними, хотя многие женщины демонстративно поворачивались спиной, когда проходил ненавистный враг. Гениальным устройством бумажных франков немцы довольно хорошо очистили Францию, как оккупированную, так и незанятую, и теперь еда была строго нормирована. Парижанам разрешалось меньше фунта мяса в неделю, а хлеб, их основная пища, был низкого качества. Рацион сокращался почти каждый месяц. В него поступали эрзац продукты, немецкое изобретение. Желуди, крапива и другие садовые сорняки в обрабатывались химически, чтобы сделать их съедобными. Было тёмно-коричневое «масло», сделанное из жира и химических веществ. «Кофе» был обжаренным овсом и ячменем. Так что неудивительно, что парижане отказались от обычных двух часов на обед. «Опять за работу!» — было нацистским лозунгом.