Поэтому начальнику национал-социалистической немецкой рабочей партии ничего не оставалось делать, кроме как возвращаться в Берлин. Его лихорадило от досады. И после того, как Ланни попрощался с ним однажды вечером, он вызвал его снова утром и снова изливал душу. Это было самым большим разочарованием в его жизни, и он не был человеком, который мог признать неудачу. Он был человеком, шедшим через неудачи к успеху. Вечером он умолял Ланни поработать в Лондоне и добиться результатов. Американский искусствовед должен был положить конец войне между Великобританией и Германией там, где все интриги полдюжины секретных служб нацистов провалились! Но теперь утром у Гесса появилась еще одна и даже более причудливая идея. Одна из тех, о которой он говорил, которая долгое время преследовала его мысли, и которая была самым хранимом секретом.
— Вопросы высокой политики просто не могут обсуждаться на большом расстоянии, Ланни, они требуют личных контактов и также обсуждения. Но Черчилль никого не отправит и к никому не приедет. Так что у меня идея лететь в Англию.
— Ты думаешь, что Черчилль примет тебя?
— Я хочу прибыть без предупреждения, просто лететь в безоружном самолете и приземлиться в каком-то тщательно подобранном месте.
— Но, Боже, Руди, тебя подстрелят!
— Я бы рискнул. Знаешь, я довольно хороший пилот.
— Но сможешь ли ты найти место для посадки без зенитных пулемётов?
— Если произойдёт худшее, я выпрыгну с парашютом.
— Но тогда они расстреляют тебя как шпиона!
— Я надену форму, поэтому они не смогут этого сделать.
— Но в лучшем случае ты стал бы военнопленным.
— Я сомневаюсь. Они дадут мне дипломатический статус, когда поймут, зачем я прибыл. Конечно, человеку разрешено просить мира!
Ланни некоторое время колебался. Он знал, что это был один из критических моментов в его работе. «Что ты скажешь?» — спросил номер три, и Ланни ответил: «Ты на меня накладываешь ужасную ответственность, Руди. Если я ошибусь, ты никогда не простишь меня, пока живешь, и фюрер тоже».
— Я не скажу ему, что я говорил с тобой об этом. На самом деле я могу ничего не говорить ему об этом. Он предоставил мне свободу делать все, что считаю нужным, чтобы вывести Англию из войны, и он предпочел избежать ответственности за знание.
— Ну, ты не можешь ожидать, что я почувствую себя иначе, чем фюрер, Руди. Как я могу знать, что сделают англичане? Если бы ты преуспеешь, конечно, это было бы одним из величайших успехов в истории.
— Вот так я вижу это. У меня есть основания полагать, что британский народ не любит эту войну так же, как и мы. Мои действия потрясут их и скажут им, что немцы хотят мира, и покажут, кто это блокирует.
— Это, несомненно, правда. Но, боже мой, я не могу сказать тебе, иди!
— Я не прошу об этом. Все, что я хочу, это твоего откровенного мнения. Что сделал бы Уикторп, если бы я приземлился в его замке?
— Я не могу представить. Он был бы ошеломлен и, вероятно, не знал бы, что делать.
— Разве он не пригласил бы своих друзей встретиться со мной и обговорить все?
— Возможно, он захочет попробовать. Но, в первую очередь, Руди, там нет аэродрома, и замок настолько близок к Лондону, густонаселённый район. Там не так, как в Германии, мало полей, а если они и есть, то возможно, изрезаны канавами, чтобы не допустить посадки самолетов.
— Я мог бы принять решение о каком-то отдаленном месте. У Гамильтона есть поместье в Шотландии. Я мог бы так же летать туда через Норвегию.
— У Седди есть охотничий домик в Шотландии, но никто не охотится весной.
— Шотландское нагорье, наверное, стоит посетить в такое время года. Не мог ли бы Седди и его жена отправиться в путешествие только ради удовольствия? Не мог бы ты придумать какой-нибудь предлог, чтобы они туда поехали. Скажем, ради удовольствия твоей маленькой дочери?
— Я не знаю, они оба очень заняты по-своему, пытаясь положить конец этой войне, конечно, я мог бы предложить это.
— Если бы ты мог это устроить, то я мог бы найти этот охотничий домик. Тебе не пришлось бы беспокоиться о деталях. Мои агенты всё сделают, и у меня была бы хорошая карта. Это вообще не будет проблемой. Меня можно было спрятать в каком-то отдаленном месте, и несколько доверенных людей могли приходить ко мне, один или два человека за раз, чтобы не привлекать внимание.
— Ты очень рискуешь, Руди.
— Herrgott, разве это что-то значит? Я солдат, служащий своему делу. Если я умру, то есть подготовленные люди, которые могут занять мое место в качестве главы партии. Фюрер будет грустить по мне, но он будет знать, что я сделал все возможное.
Это оказалось долгим визитом. Заместитель был смертельно серьезен, и он морочил голову своего друга, задавая вопросы. Он назвал людей, которых знал Ланни, и других, о которых только догадывался, что они могут быть членами этой таинственной организации. The Link. Очевидно, коллаборационистское движение было намного сильнее, чем он предполагал. Невилл Чемберлен был еще жив, и его дух был еще живее! Последними словами агента президента были: «Это будет колоссальная сенсация, Руди, это потрясет мир. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь, но не на одно мгновение не забывай: я тебе этого не советовал, и я не беру на себя никакой ответственности».
«На этом auf Wiedersehen!» — сказал Рудольф Гесс, и добавил стихами:
«Пойдёшь ты горами, а я по долинам
и в Шотландию Я раньше приду» [55]
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Быть в Англии [56]
I
В Мадриде было много людей, которые ждали мест в самолёте на Лиссабон. Но Ланни Бэдду не пришлось ждать, он просто сказал об этом Гессу, который приказал одному из своих агентов всё устроить. Прибыв в столицу Португалии, Ланни связался с лондонским адвокатом своего отца, а затем представился в Банк Святого Духа и предпринял шаги, чтобы получить деньги от своих лондонских банкиров. Туристы иногда были удивлены, узнав, что Святой Дух занялся банковским бизнесом в Лиссабоне. Также, когда они отправились на прогулку по самому впечатляющему бульвару города, они задавались вопросом, почему его назвали Авенидой да Либердаде. В городе и стране, управляемыми безжалостным диктатором.
Земля Португалии контролировалась нацистскими армиями и ее гавани британским флотом. Поэтому правительство было осмотрительно и методично нейтральным, и этот нейтралитет обе воюющие стороны нашли удобным. Пассажирские и грузовые самолеты пролетели со всех точек света, и военные лётчики из Великобритании и Германии выпивали в одних и тех же барах, глядя друг на друга, но не разговаривая. В городе кишели шпионы всякого рода. Эфир или всё, что могло передавать закодированные сообщения, не знали отдыха днем или ночью. В бедной сельской местности люди трудились за пятьдесят центов в день, но в лиссабонских кафе, борделях и казино деньги текли, как вода в реке Тахо, которую англичане называют Тагу.
Fleuve du Tage было названием оперной мелодии, которую Ланни в возрасте пяти или шести лет выстукивал пальцем на фортепиано. Он когда-то в глубине этой страны в горах помогал Альфи Помрой-Нилсону перейти через эту реку при побеге из Испании. Там река была чистой, но в этом оживленном устье, где собирались корабли со всего мира, она стала медленной и мутной. Время от времени можно было слышать стрельбу в море. Это означало, что какой-то корабль попал в беду. Но в Лиссабоне никто не беспокоился об этом. Насколько турист мог видеть, никто в Лиссабоне ни о чем не беспокоился, и никто не очень радовался. Главное занятие всех, казалось, сидеть в кафе и скучать.