В сущности, все это - Логика развития человеческой Природы, и какой же смысл идти против здравого пути, указанного самой Природой?
Главное отличие человека от остальной фауны, от животных - не чувство, не думанье, а понимание своего человеческого достоинства. Это самое человеческое в нем – уровень его духовности.
Ремесла и наука – необходимая практическая нужда. Преодоление трудностей выживания. А искусство, красота – при победе, успехе – торжество; при неудаче, горе – утешение. И всегда взлет духа, его стремление к совершенству – то, к чему стремится сама Природа. И к тем вершинам, куда не достает наука и искусство (подражание Природе), туда устремляется воображение – религия. Создается свой воображаемый иллюзорный мир.
Если достижением ремесла, науки…могут пользоваться одиночки или семьи – небольшие группы (при конкуренции), то в искусстве и для его оценки, его действенности…требуется множество. Лучшие проявления искусства становятся народными, всеобщими. И дружелюбию, улучшению отношений между народами гораздо больше, нежели наука. Способствовало искусство.
Давно замечено, что самое большое сопротивление угнетению и мракобесию оказывает искусство. Об этом говорит и пример нашей недавней истории. В искусстве аплодисменты – дороже денег. Искусство – сплочение народов. В советские времена – декады искусства республик в Москве, 9Мая в Керчи на Митридате, песни, танцы, объединяющие жителей всего города. А Песня! Что такое Песня! В ней воплотились все наиболее ценные возможности Природы. Возьмите «Песнь ямщика» - громадный пейзаж разворачивается перед слушателем: стать, внешность молодца, тембр голоса, его переживания. Или – «Из-за острова на стрежень…» - сколько она вобрала удали, какую могучую картину создала песня… «Волга, Волга, мать-родная…» - черта лысого возьмете наш народ…! И все это, всё это ложится на сердце слушателя.
А как радостны шедевры искусства – «Мона-Лиза» - Леонардо, «Лунная соната» - Бетховена, стихи Есенина… «Красота спасет мир» - сказал Достоевский. А красота – это Вы, молодые! Так будьте же достойны этой надежды.
Художники, таланты всех стран – объединяйтесь!
Глава II
Фазы развития Природы и общества
У каждого своя судьба, каждый ищет помощника и союзника в своих делах, но, к сожалению, многие ищут их в чудесном и непонятном, вместо того, чтобы вступить на путь, указанный самой Матерью-Природой, Логикой ее развития.
Мне, автору этих строк, повезло в том, что зимой 1946 года - голодного на Украине, я, подросток, был завербован из колхоза имени Ленина, Яготинского района (в то время он был не Киевской области, а Полтавской) и послан в Донбасс, в школу ФЗО при шахте №6 «Красная Звезда», в двенадцати километрах от города Сталина - нынешнего Донецка. И здесь, на разных по глубине горизонтах добычи угля мы, юные шахтеры-фезеушники, увидели следы-отпечатки той далекой-предалекой жизни, которая существовала на нашей планете, и которая за миллионы лет превратилась в этот самый уголь. Между прочим, марки ПС - пламенно-спекающийся, самый лучший, идущий на изготовление кокса для доменных печей.
Отпечатки были самые разные. Шахта была опасная по газу, и мы работали не отбойными молотками и механизмами, а обушками, шахтерской киркой, в гнездо которой вставлялся заостренный стальной «зубок». Стоя перед пластом на коленях (под колена, чтобы их не мозолить на твердой породе, мы нагортали мелкого угольного штыба - пыли) и начинали «рубать уголек».
Смена под землёй длилась шесть часов и норма была на каждого 4,5 тонны. Этот уголь, нарубав, (а какой он по нашей неумелости поначалу был твердый!), надо было, затем широкой шахтерской лопатой накидать на ленту транспортера. Транспортер устанавливался в лаве позади всех уступов забоя, и вывозил на откаточный штрек, где наши же товарищи загружали вагонетки. Затем поезд из таких вагонеток электровоз вывозил к стволу на «гора». Работа была поначалу, для нас, неумех, адски тяжелая, - потому и говорю про эти необязательные подробности. Мы старались изо всех сил, потому, что стране нужен был уголек, хотя мелкий, но побольше. А, во-вторых, нас, чуть не пропадавших в послевоенном колхозе от голода, здесь хорошо кормили, - одного хлеба выдавали по килограмму двести грамм, как всем шахтерам, работающим под землей. А самое главное, мы были настоящие Советские ребята, горячо любили свою многострадальную Родину, и ради её счастья, действительно готовы на все. Так что, работая в одной лаве, сразу замечали если кто-то опускал обушок и долго отдыхал. «Эй, пентюх, ты чего сачкуешь?» - кричали ему.
И мне тоже так закричали с обеих сторон, сверху и снизу, когда я, отвалив обушком порядочную пачку угля, увидел на ней какие-то странные отпечатки. Нам и раньше попадались отпечатки растений, ветвей, листья папоротника похожие на кружева из больших, округлых листьев. А здесь, похоже, я зацепив пачку угля, и придвинув ее поближе к себе, увидел не растения, а какое-то странное животное. Что-то похожее на большую летучую мышь с оскаленной собачьей мордой. На изгибах крыльев, на «локтях» - острые когти…
«Хлопцы, гляньте, чего я нашел!» - закричал я товарищам. И три-четыре шахтерских аккумулятора, тускло мерцающие сквозь густую угольную пыль, стали приближаться ко мне. Один из парней, увидев мою находку, тут же меня матерно обругал и возвратился на свой уступ.
В прослойке породы, подстилающей угольный пласт, мы часто натыкались на медную руду, иногда она блестела, как золото, - и у нас была надежда, что мы наткнемся на настоящее золото. Этот разочарованный ушел, а двое других заинтересовались находкой. Я предложил: - «Давай вынесем эту летающую собаку на гора, для нашего шахтерского музея». - У нас там при поселковой библиотеке был маленький, в одну комнату, музей. - Ты нашел, ты и неси, - сказали мне товарищи, возвращаясь на свои уступы.
И когда кончилась смена,- «упряжка» - как говорят шахтеры, я понес эту свою находку «на гора». А в куске этого угля было не меньше полпуда. И от лавы до ствола идти по людским ходкам и уклонам километра полтора. Шахта была старая, запущенная, то яма, то бугор. Я тащил и злился на товарищей, чуть не плакал от обиды, но держал марку и тащил. И ведь кроме этого куска обушок за плечом, и аккумулятор в три килограмма весом…
Но вот уже слышно загудели насосы у ствола, качающие воздух с поверхности, - лицо обдало встречным ветром…Горло пересохло, чертовски хочется пить… И когда на повороте людского ходка заблестела стекающая с выступа кровли струйка воды, я остановился, подставил под эту струйку рот; -гниловатая, скверная вода, но мы всегда ее пили…А тот, кто шел за мной не заметил моей остановки, наскочил на меня, и моя находка выпала из-под руки и разбилась! Ах, как горько было и досадно! Двое моих товарищей из Яготина, - Борис Назымок и Ваня Бубыр (я называю их настоящие фамилии, и если они живы, могут подтвердить), попытались меня утешить, мол, не трусь, Василий, эта твоя находка не последняя. Какие хорошие были эти ребята Бубыр и Назымок!
Когда мы поднялись на поверхность, еще не рассвело, только-только начинало сереть. На околице шахтерского поселка перекликались петухи. Из-под темной громады террикона, похожего на египетскую пирамиду, перемигивались красные огоньки самовозгорания, и за огороды, в степь сбегал сизый, едкий дымок.
И тут из поднебесья, приближаясь, стали доноситься какие-то дивные звуки. Будто перезванивались большие и малые серебряные колокола! Это под облаками, еще серыми, но кое-где поверху уже начинающими розоветь… донеслась эта дивная музыка. Один журавлиный клин подавал голос другому!
Вот в этот как раз момент, когда мы, чумазые как негры, зачарованные смотрели в небо, мне стукнула в голову мысль о великой силе и доброте Природы, о её бесконечном трудолюбии, как она проносит свои создания сквозь земные пласты и пласты времени, добивается все большего и большего их совершенства. И вот под облаками летят и перекликаются эти прекрасные птицы, а в шахтерской нашей библиотеке сидит Наденька - удивительно красивое и доброе зеленоглазое существо - прекрасное произведение Природы!