6. Раздвоение духа. Поляризация Слова
Итак, невозможность обеспечения абсолютного тождества смысла на обоих полюсах информационного обмена, свидетельствует не столько против знаковых систем, сколько в их пользу. Но, как это ни парадоксально, если бы все они обладали одними только достоинствами, никакое общение было бы попросту невозможно. Слово, как обнаруживается - это смысловая бездна; лишь совокупный разум всего человеческого рода в состоянии до конца постичь то, что она скрывает в себе. Индивидуальное сознание способно уяснить самую сердцевину смысла, но не в силах исчерпать все оттенки значений, и там, где именно нюансы смысла оказываются определяющим началом, отличия пола, возраста, опыта, наконец, физического строения способны воздвигнуть между нами непреодолимые преграды. Одного только согласия в вечном мало для практической жизни. Существование никакого общества немыслимо без повседневного бытового общения индивидов. Меж тем, бытовое общение всегда предполагает разрешение каких-то конкретных, прикладных задач. А это возможно только там, где есть единство понимания одного и того же предмета, где существует тождество значений на всех полюсах информационного обмена. Но если достоянием отдельного человека может стать только ничтожно малая часть общего содержания знака, то взаимопонимание всех вовлеченных в совместную деятельность людей оказывается достижимым только там, где смысловой его бесконечности полагаются какие-то узкие пределы. Вообще говоря, расхожее определение любого слова как раз и означает собой ограничение его смысла, положение предела его полному значению. Впрочем, здесь нужно кое что уточнить. На самом деле категория определения носит весьма двойственный и противоречивый характер. Ведь полное, то есть не требующее обращения к каким-то дополнительным источникам, определение слова - это совсем не то, что обнаруживается в привычных нам словарях. Полное определение любого слова без остатка растворит в себе всю созданную человеком культуру. В самом деле, это касается не только общих понятий, абсолютное определение которых может быть дано лишь всем содержимым всех библиотек и музеев мира. Так, например, стоит только изъять (предположим, что это возможно) одну только "Песнь песней" - и определение таких вечных материй, как жизнь, смерть, любовь станет совсем другим. Это только поверхностному взгляду может показаться, что утраченное легко воспроизводимо из каких-то других произведений: на самом деле с этим изъятием должно измениться содержание всего того, что создавалось человеком после нее, ибо очень многое создавалось именно как парафраз того образного строя, который вызывается Соломоновой "Песней". Поэтому совершенно иными должны были бы стать и сонеты Петрарки, и творения Шекспира. Но это справедливо не только по отношению к общим понятиям. Любое частное - хотя бы та "авторучка", которой я пишу эти строки, растворит в себе не меньший объем. Ведь абсолютное ее определение невозможно ни без очерка ее истории, ни без спецификации ее производства, ни, наконец, без полного определения всей сферы ее применения. Словом, лексический состав любого языка легко может быть уподоблен свежевыпавшей росе, каждая капля которой отражает собой весь мир, но каждая отражает его по-своему. Поэтому действительная семантика знака - это вовсе не фиксация какой-то частности, какого-то отдельного изолированного фрагмента бесконечного нашего мира, но специфическое отражение всего того, что существует вокруг нас, какой-то особый цвет, в который окрашивается весь мир. Так, глядя через разноцветные стекла мы по-разному видим окружающее, и все наши знаки представляют собой аналог именно таких светофильтров. Но вместе с тем существуют и расхожие определения, когда в дефиницию входит вовсе не то, что на самом деле видится сквозь оптический фильтр знака, но лишь абстрактная формула химического состава самого стекла или краткая характеристика его оптических свойств. И вот уже здесь обнаруживается противоположность между отдельно взятыми индивидами и порождаемой ими цивилизацией. Ведь если духовное развитие отдельно взятой личности предполагает неограниченное расширение смыслового объема всех усваиваемых ею понятий, то формирование цивилизации немыслимо без прямо противоположного - его сужения. Таким образом, можно было бы говорить о двух полярно ориентированных формах знакового обмена, одна из которых предполагает бесконечное погружение индивида в смысловой микрокосм знака, другая - низведение всего этого микрокосма к чему-то предельно формализованному. Но даже зафиксированное в академических словарях, ограничение бездонной тайны слова не носит обязательного для всех характера. И потом, уже простая логика показывает, что с неограниченным расширением сферы общения индивидов его эффективность может быть обеспечена только последовательным сведением всего объема едва ли не к семантическому нулю. А в самом деле, до каких пределов можно сужать полное значение знака? Первый, сам собой напрашивающийся, ответ именно так и гласит: до нуля. Но вот парадокс: можно до бесконечности ограничивать общий спектр значений любого слова, но все же так никогда и не избавиться от его многозначности. Больше того, именно в таком ограничении легче всего обнаружить, что если слово и может быть сведено к семантическому нулю, то только не в том поверхностном его смысле, который для бытового сознания всегда обозначал полное отсутствие чего бы то ни было. Здесь уместно вспомнить, что для философского ума рожденное индийской мыслью понятие нуля во все века выступало тем самым абсолютным Ничто, из которого Гегель впоследствии извлечет всю грандиозную конструкцию своей перевернувшей сознание целого поколения Науки логики. Я, правда, не представляю себе, как это свести к нулю полное значение знака. Но ведь можно изобрести совершенно бессодержательные слова... и все же обнаружить, что даже они каким-то неведомым образом наполняются глубоким таинственным значением. Так, принято считать, что смысл ставшему классикой российской словесности звукоряду, живописующему бесчинства никому неведомой "глокой куздры", придают лишь аффиксы составляющих его условных лексических единиц. Однако это не совсем так, ибо кроме законов грамматики действуют и какие-то скрытые механизмы восприятия речи. Выше уже говорилось о том, что связь между движением души и движением нашей плоти куда более жестка и тесна, чем это обычно представляется нам. Поэтому даже незначительное изменение формулы единого артикуляционного потока не может не деформировать с трудом, но все же различаемый и в этой абракадабре абрис значения. Заметим, стоит только заменить твердое "у" в глаголе "будлать", скажем, на мягкое российское "е", и смысловая окраска всего речения станет совершенно иной: несчастный "бокр" будет подвергаться уже не какому-то неодолимому силовому воздействию, но чему-то такому, угрозой чего, несмотря на всю его "штекость", можно пренебречь. Так что вопреки первоначальным ожиданиям, семантический вакуум оказывается подобием физического, то есть некоей таинственной субстанцией, способной самостоятельно порождать какой-то свой глубокий и загадочный смысл. Но этот сам собой возникающий из абсолютного Ничто смысл скорее подобен первозданному Хаосу, преображение которого в гармонию требует вмешательства Демиурга... Словом, неформализованное - а значит, никого ни к чему не обязывающее ограничение знака никаких гарантий взаимопонимания дать не может. Оно обязано стать единым для всех, и значит, обязано в том или ином виде формализоваться. Совсем не случайно все научные дисциплины стремятся создать свой собственный язык, задачей которого является обеспечение максимальной точности передачи информации, исключение как неоднозначной интерпретации ключевых понятий, так и самой возможности какой бы то ни было деформации их смысла. Но и не только наука - по существу любая форма практики, требующая точной координации действий всех вовлекаемых в нее людей, в конечном счете порождает свой профессиональный язык. Между тем, одним из основных средств строительства всех этих профессиональных языков является именно определение ключевых понятий. Может быть наиболее наглядным и выразительным примером является язык воинских команд, повинуясь которым огромные массы людей оказываются способными действовать как единый хорошо отлаженный механизм. Уже этот пример доказательно иллюстрирует наличие неоспоримых достоинств таких профессиональных языков перед лишенной всякой определенности бытовой речью.