- Не смогу, - раздается сквозь рыдания. – Не смогу… Не смогу! – Руни начинает вырываться из моих рук…
Я сидел на улице, на здоровом пне и точил топор, когда из погреба, вход в который был с улицы, стал доноситься испуганный голос Руни.
- Прости меня, Терри! Я смогу тебя полюбить! Смогу! Только выпусти меня отсюда! Пожалуйста! И мы снова заживем как раньше! Прошу тебя, Терри, выпусти меня! Я обещаю, что буду любить тебя!...
Топор наполовину входит в ствол ближайшего дерева, когда я с силой швыряю его. Но в тот момент мне кажется, что он вошел не в дерево, а мне в сердце…
Я пристально смотрю на Терренса, пытаясь переварить его слова, но тут же одергиваю себя. Он такой же человек, как и я и другие, конечно, он мог кого-то любить. У всех есть чувства и эмоции. Одновременно с этим в мой мозг заползает догадка…
- Быть не может… - тихо шепчу я. Терренс фокусирует на мне свой взгляд, который до этого, казалось, смотрел куда-то сквозь меня. – Это ты!.. Ты позвонил в полицию и сообщил, где находится девушка!
- Ничего подобного, - поспешно отвечает Терренс, но я его не слушаю. Я лохмачу свои волосы, откидываясь на жесткую спинку стула и пытаясь сдержать свой восторг, который пока что проявляется в виде безумной улыбки и тяжелого дыхания.
- А я все понять не мог, как же они ее нашли! Ведь никто не знал, куда она подевалась! Боже… - качаю я головой. – Немыслимо… А мистер Рирева? Почему ты не убил его?
- Кто? – непонимающе хмурится Терренс.
Я быстро начинаю перебирать стопку фотографий. Через пару секунд перед Терренсом оказывается фотография избитого мужчины, которую я позаимствовал у полицейских. На его лице нет живого места. Сломанный нос, заплывшие глаза, правая сторона лица представляет собой один большой кровоподтек, а на левой в нескольких местах содрана кожа. Тело мужчины так же украшали многочисленные ссадины и синяки.
- Он, - указываю я на снимок. – Почему ты его не убил?
Терренс как-то беззаботно пожимает плечами и отводит глаза.
- Он не знал, кто я. Просто посчитал, что я заглядываюсь на его дочь, хотя она мне даром была не нужна. Девушки младше меня на десять лет меня никогда не интересовали.
- Миссис Элизабет Бейли?
Перед Терресом оказывается еще одна фотография. Теперь уже пожилой женщины. На ее лбу виднелась довольно заметная шишка.
- Ты читал Достоевского, док? «Преступление и наказание»? – я, не задумываясь, киваю. – Так вот, я не Раскольников, чтобы убивать старушек-процентщиц или просто старушек.
- Ха, - выдыхаю я.
Я заблуждался. Терренс Леонетти был не просто рождественским подарком. Он был тем самым подарком, о котором вы грезите весь год и о котором начинаете говорить своим родным людям еще за месяц до Рождества, рассказывая, чем же он так хорош, что заслужил ваше внимание. Вы готовы выпрашивать его, умолять о нем хоть целые сутки. Это такой подарок, который появляется во снах, заставляя прыгать от восторга.
И я бы обязательно запрыгал, если бы не был так поражен своим открытием.
У Терренса был когнитивный диссонанс. Он убивал всех вокруг, не задумываясь, не разделяя никого на какие-то группы, но затем мог пожалеть кого-то, оставив в живых. Тем самым он как бы говорил сам себе и остальным: «Да, я плохой, но смотрите, я могу быть и хорошим».
О, Боже мой, как же это прекрасно! Как он прекрасен! Восхитителен, неподражаем, изумителен!
Я еще никогда не чувствовал такого экстаза.
Хотелось запрокинуть голову назад и громко расхохотаться, хлопая в ладоши.
Терренс Леонетти – настоящий долгожданный рождественский подарок. И он мой! Мой! Только мой! Пускай хоть на пару часов! Но мой и больше ничей!
3
- И что это значит, док? – Терренс не то чтобы смотрит недобро, скорее заинтересованно.
- Что именно? – спрашиваю я, возвращаясь в реальность.
- То, что ты записал в своем блокноте. Этот диссонанс, что он значит?
- Откуда ты знаешь? – поражаюсь я. Взгляд Терренса становится насмешливым, но он почему-то молчит. Лишь выжидающе смотрит на меня. – Ах… - выдыхаю я. Опять забыл про его IQ. – Проследил за тем, как двигалась ручка?
- Да. Так что это значит?
- На обычном языке – разрыв шаблона. Ты можешь делать постоянно одну и ту же вещь, а затем вдруг поступить совершенно по-другому. В твоем случае это спонтанные акты доброты, - пояснил я. Терренс внимательно меня слушал. – Такими актами ты хочешь доказать окружающим или себе, что можешь быть нормальным человеком, а убивать тебе приходится из-за сложившейся ситуации. Вот что интересно, - я уже говорил так, словно передо мной сидел не сам объект наблюдения, а коллега, с которым я обсуждал поставленный диагноз. – Почему при всем этом у тебя нет теомании? Конечно, маленькие схожести есть, но они присутствуют почти у половины населения планеты. А у тебя, кроме как безусловного доминирования над людьми, я больше ничего не увидел. Ни завышенной самооценки, ни гордыни, ни склонности к отчуждению, ни дистанцирования от других членов сообщества, - я уже не мог сдержать восторг в голосе и смотрел на Терренса так, будто сейчас он раскроет все карты.
- Я не силен в медицине, док, - обломал меня Терренс. – Теомания – это что?
- Комплекс Бога.
- Вау! Стойте-стойте, док! – он поднял одну руку, хотя из-за наручников чуть приподнялась и вторая, и слегка вытянул ее вперед, открытой ладонью ко мне. – Я не считаю себя Богом! Я, по-твоему, что, псих? – я посмотрел на Терренса, приподняв одну бровь. – Так, я сейчас говорю про тех психов, что присваивают себе другие личности.
- Не считаешь? Ты убивал людей, то есть распоряжался их судьбами и жизнями…
- Ничем я не распоряжался, - отрицательно покачал головой Терренс. – Я был лишь еще одним препятствием на их жизненном пути и если бы они так нужны были Господу, то он мог их с легкостью спасти. Возьмем моих первых жертв. Я убивал их в пустых подворотнях? Нет. В какой-нибудь отдаленной части парка? Нет. Все происходило там, где появление людей было возможно на 80%, но почему-то они не появились, чтобы спугнуть меня или остановить. Значит, этому человеку было суждено умереть в тот момент. То же самое касается и всех других моих жертв. Даже тебя, док.