Но его поведение в обыденной жизни не являлось для меня загадкой, и отсутствующий взгляд был не признаком глупости, а показателем элементарной скуки. Видимо, ему давно приелись разговоры с тупицами вроде нас, неспособными отличить изотоп от интеграла.
Он зевнул, не пытаясь приличия ради прикрыть рот рукой, и сказал тоном смирившегося с судьбой человека:
— Извините. Пойду поприветствую вновь прибывших.
Мы проводили его взглядом. Стоявшая рядом со мной девушка грустно рассмеялась:
— Мое общество не слишком привлекает доктора Даррелла.
— Здесь нет вашей вины, — сказал я. — Просто вы не в меру велики.
Она посмотрела на меня с удивленной улыбкой:
— Как понимать ваши слова?
— Ничего обидного для вас в них нет, — заверил ее я. — Для Амоса интерес представляет лишь то, что не больше молекулы.
Тина и ее эскорт в замшевом пиджаке обходили гостиную вместе с Фрэн Даррелл, которая представляла их другим гостям. Хозяйка дома была сухопарой невысокой дамой, чей главный интерес к жизни заключался в коллекционировании необычных людей. Жаль, подумал я, что Фрэн никогда не узнает, какой кладезь необыкновенного представляет собой Тина…
Я внимательно посмотрел на стоящую рядом со мной девушку. В национальном индейском платье со множеством серебряных украшений она была удивительно хороша. Просторное белое платье с широкой плиссированной верхней юбкой и жесткой нижней создавало серьезное препятствие для передвижения в переполненной гостиной Даррелла.
— Вы живете здесь, в Санта-Фе, мисс Херрера?
— Нет, я приехала навестить знакомых. — Она подняла на меня глаза. Темно-карие глаза, блестящие, мягкие, они очень гармонировали с ее испанским именем. — Доктор Даррелл сказал, что вы писатель. Каким именем вы подписываете свои произведения, мистер Хелм?
Мне уже пора бы привыкнуть к этому вопросу, и все-таки я до сих пор не могу понять его глубинную суть. Видимо, здесь имеет место обходной маневр, с помощью которого мои собеседники стыдливо скрывают тот неприглядный факт, что никогда не слышали об авторе по фамилии Хелм и тем более не читали ни одного из его творений. Правда же состоит в том, что я никогда в жизни не пользовался литературным псевдонимом. Было время, когда я отзывался на кличку Эрик, но это уже другая история.
— Я пишу под собственным именем, — несколько чопорно ответил я. — Большинство писателей пользуются своим именем, мисс Херрера, если они не чересчур плодовиты и не конфликтуют с издателями.
— Ах, извините, — сказала она.
Я подумал, что веду себя как напыщенный кретин, и усмехнулся:
— Лучше всего мне удаются вестерны. И между прочим, завтра утром я уезжаю из города, чтобы собрать материал для очередного опуса. — Я глянул на бокал мартини в своей руке. — Если, конечно, буду в состоянии сесть за руль.
— Куда вы направляетесь?
— Сначала в долину реки Пекос, а затем через Техас в Сан-Антонио. Оттуда сверну на север и буду придерживаться маршрута, по которому в старину перегоняли скот в Канзас. По пути буду фотографировать.
— Так вы еще и фотограф? — Она была симпатичной девчушкой, но чуточку переусердствовала с выражением восторга от беседы со знаменитостью. В конце концов, я ведь не Эрнст Хемингуэй.
— Раньше я работал в маленькой газете. А там надо уметь делать все. Правда, было это давно, еще до войны. Беллетристикой я занялся позднее.
— Вы так интересно рассказываете, — сказала девушка. — Очень жаль, что вы уезжаете. Я надеялась, что вы уделите мне немного времени, и рассчитывала на вашу помощь. Когда доктор Даррелл сказал, что вы писатель, я… — Она умолкла в нерешительности, потом смущенно рассмеялась, но я уже знал, что последует дальше. — Я сама пробовала писать, и мне хотелось поговорить с кем-нибудь, кто…
Подошла Фрэн Даррелл с Тиной и ее спутником, и мы оба повернулись к ним. Фрэн была одета в том же стиле, что и моя собеседница, только ее платье было еще сильнее перегружено серебряными индейскими украшениями. Она могла позволить себе шиковать. Кроме жалования, которое Амос получал от правительства, у нее были и собственные источники дохода. Она представила вновь прибывших мисс Херрере, после чего подошла моя очередь.