– Берим обещал достать снадобья к вечеру... – жадно глянула она на таблетки в ладони и бросила обеспокоенный взгляд на спящую дочь.
– Госпожа Роджи, поверьте, это сильнее трав! И поможет продержаться до возвращения врача.
Офелия беспомощно опустилась на стул у постели. Поднесла таблетки к глазам, устало потёрла шею...
– Лиза, можешь... подать воды? – слабо попросила она и приподняла краешек одеяла. – Ия, свет мой, нужно попить. Немного. Открой ротик, ну? Ия...
Я украдкой выдохнула, когда Офелия влила в сероватые ссохшиеся губы девочки питьё.
Малышка захныкала:
– Кисло... Горько!..
Офелия растерянно глянула на меня, а я кивнула, мол, так и надо.
– Останьтесь сегодня с дочерью. Мы справимся в таверне, – тихонько обронила я, когда женщина напоила Ияри, и та вновь впала в тревожный сон.
Офелия кивнула, не отрывая глаз от девочки, и я на цыпочках вышла за дверь. И замерла в полутьме коридора. Измождённое, серое лицо Ияри неумолимо стояло перед глазами. А пепел безысходности застилал мне, кажется, даже мозги.
Что делать? Одним аспирином здоров не будешь...
Я понуро поплелась на кухню, чтобы наскоро перекусить. День обещал быть трудным. Но, главное, чтобы Ия продержалась до возвращения лекаря. Остальное – сущие пустяки.
***
В преддверии Летнего фестиваля, как и предрекал Юджин, народу в Онтасе прибавилось. И работы в таверне тоже.
– Дорогая! – продираясь сквозь толпу, кряхтел старик в красной попоне. – Елизавета, здравствуйте!
Я выставила на деревянный выскобленный стол плошки с ароматной куриной зажаркой и обернулась.
– Барбус! Как живете? Не ждала увидеть.
Старик, пыхтя и отдуваясь, едва пополам не сложился в поклоне. Стянул с головы-луковицы алый чепец, но улыбка на моих губах вмиг погасла. За Барбусом, гордо возвышаясь над доброй половиной гостей, вышагивал тощий Эргон Гуно. В своей презрительности он жутко напоминал Велора, и у меня прямо сердце сжалось, когда он метнул на меня равнодушный темноокий взгляд.
Я торопливо отвернулась. А Барбус отдышался и затараторил:
– Ох, этот Фестиваль… На улицах не протолкнуться! Дорогая, найдёте нам местечко? Это ведь лучшая таверна Среднего круга!
Я кивнула и, чуя на лопатках обжигающий взгляд архивариуса, ринулась к столу, из-за которого мгновение назад отбыла шумная компания с Севера. Составила в стопку грязные плошки, выдернула из-за пояса кухонное полотенце и вытерла выскобленную столешницу.
– Пожалуйста, садитесь. Что закажете? Сегодня у нас куриная зажарка с зеленью, жаркое и мясной рулет с варёным яйцом.
Барбус оживился и выложил на стол алый чепец.
– Будьте любезны, жаркое госпожи Офелии. Кстати, а где она?
Барбус заелозил на месте, оглядываясь.
– У неё дочь простудилась, – коротко ответила я, делая пометки на листе.
– Ох, я, кажется, слышал, – покачал головой старик. – И что говорит мастер Берим?
Я замешкалась. Стоит ли обсуждать семейные дела пусть даже с Барбусом? Но Гуно решил за меня.
– У девочки серая лихорадка. Я прав? – воткнулся он в меня могильно-тёмным взглядом.
Я с удивлением кивнула.
– Правы. Но откуда…
– Юджин рассказал. Я распорядился, чтобы доктор Берим в ряду первых навестил девочку.
Я вскинула брови. Вот так новость! С чего бы архивариусу заботиться о здоровье Ияри? А Барбус по простоте душевной и вовсе пришёл в восторг.
– Славно, Эргон! Прекрасная новость! Иногда нужно... ну, знаете, поторопить мастера, – старик смущённо кхекнул и потёр лысину. – Вот буквально в ночь заныли у меня колени... Так я Берима до сих пор не дождался!
– Полагаю, ваши колени, господин Алео, имеют несколько меньшую ценность, чем жизнь ребёнка, – отозвался Гуно.
Барбус смутился:
– Разумеется, разумеется... Я ведь и не о том... Мой недуг – сама жизнь. Грех жалиться!
Но Гуно, кажется, причитаний старика не слушал. Ковырял меня неизменно пытливым взглядом, будто чего-то ждал. Вынюхивал.