– Прости, – повторяю и выдёргиваю клинок. Бросаюсь к первой камере в темнице. Срываю скрипучую задвижку. Гляжу через щель.
Пусто.
Вторая дверь, третья… Десятая… двадцатая!
– Выпусти нас! – орут мне вслед пленники.
– Эй! Друг!
– Сволочь!..
– Вернись!!!
...
Нет времени. Надо спуститься ещё на этаж.
Снова стража, бесконечные коридоры, двери. Пусто… Чужаки. Пусто! Но в одной из камер...
– Это ещё что?..
Тяну носом, жадно глядя в узкую дверную щель. Стены, аккуратно застеленный топчан и даже серый камень – всё дышит до боли знакомым тонким ароматом. Едва уловимым, необходимым.
«Мой... ветер», – скребёт память женский шёпот.
И сердце спотыкается.
Вторя пульсу, отчаяние бьёт в виски, и я вынимаю отмычку и втыкаю в замок пустой камеры. Напрочь забываю об осторожности. Всего на миг.
Во имя Сореса, что за дурман?! Магия и без того не слушается, а теперь ещё и дразнит? Наотмашь бьёт?
Элиза осталась в другой жизни. Хватит!
В ярости пинаю железную дверь и бросаюсь в подземелья. Здесь уже поработала Лилет – стражники уложены в углу голова к голове, и усмешка против воли тянет израненные клыками губы.
Последний этаж. Неужели провал? Снова. Твою ж!..
Повторяю отработанные рывки: сдвинуть задвижку, заглянуть, ругнуться, ринуться к следующей двери.
Осталась лишь пара камер. С замиранием сердца гляжу внутрь…
– Арис... Лайн?
Старик рывком сел на жёстком топчане.
– Ты кто такой? – отозвался хрипло, но твёрдо. Вмиг захотелось отпрянуть, чтобы на клинок не напороться. – Что, уже и ночью пытать будете?
Смеётся. Зло. Больно.
– Пап… – голос позорно дрожит. – Это я. Велор.
Не ответ, а детский лепет! Вздох, другой... отец с ошалелым видом пялится на меня и... с хохотом валится обратно на лежак.
– Ах-ха-ха-а-а! – хохочет он, и длинные волосы, собранные в аккуратную косу, змеёй стелются по подушке. – А-ха-ха! Ха-ха-ха-а!
Пока старик сходит с ума, я ковыряю замок. Руки дрожат, не слушаются. Но едва дверь поддаётся, смех сходит на нет. Мой отец – почти незнакомый, постаревший, – встаёт на ноги. Шатается. Утирает ладонями впалые щёки.
Слёзы? Не верю...
– Я ждал, что вы придёте за мной, сын. Давно ждал. Сорес... сколько же лет!..
– Здесь – почти сорок, – шагаю навстречу. – Отец, прости. Клянусь, я не хотел, чтобы... так. Я не сбегал в ту ночь! Я всё исправлю!
– Знаю, сынок, – медленно кивает старик. – Верю.
Я на миг с облегчением закрываю глаза.
Выдыхаю вековую тревогу, тоску, стыд...
...и получаю первую звонкую, жгучую как в детстве пощёчину.
***
Глаза распахнулись сами собой. Гулкий звон вдарил по стёклам и разорвал без того скверный сон. С перепугу я как дурная вскочила с постели. Бросилась к двери, но запуталась в покрывале и рухнула на коленки. Попыталась встать, но подол платья вступил в сговор с покрывалом, и я снова расстелилась на полу.
– Проклятье!.. – ругнулась я впотьмах, потирая ушибленный локоть. А за окном вовсю гремели колокола. Перекликались тревожно.
Совладав наконец с подолом и покрывалом, я выскочила из комнаты, не преминув по самое горло завернуться в то самое злосчастное покрывало, чтобы никто не спросил, почему я ни с того ни с сего уснула в одежде.
– Что случилось? – встретилась я с перепуганной Офелией у комнаты Ияри. – Почему звонят?
– Не знаю, – растерянно отозвалась женщина и на ходу схватила сына под руку. – Юджин! Что стряслось?
– Позже, мам! – раздражённо брыкнулся тот, отчаянно сражаясь с камзолом. – Мне бежать нужно!