Первый гвоздь я втыкал медленно, и поэтому он успел немного остыть, и не «проплавлял» дыру в плоти, а просто протыкал. Зато как она голосила, как выла, извивалась!.. Я уж думал — руки не выдержат, вывернутся: рывки и движения тела не позволяли усомниться, что заценила она мой «горячий» подход!
Но всё равно — напряжения с икр дама не снимала: похоже, предстоящая боль от вывернувшихся суставов рук страшит её куда больше! Наивная дурочка.
Когда воткну, теперь почти до шляпки, остальные восемьдесят гвоздей, сделав её ножки похожими на двух ежей — всё равно верёвку подтяну, плечи из суставов вывернув!
При вонзании, с проворачиванием, и рывками, остальных гвоздей, уже почти никаких новых ощущений я не испытал: просто повторение уже виденного и слышанного. Но я упорный и последовательный: не остановился, пока не закончил! Вгонял теперь — прямо заподлицо, до самых шляпок.
Немного непривычный запах горелой человеческой плоти, чем-то напоминающий шашлыки, наполнял теперь весь подвал. А ничего: вентиляция у меня отменная. Нужно всего минут десять на полное проветривание. Включаю вытяжку.
Заодно и она — «отвисится».
Дама моя, похоже, сдалась: почти полностью обвисла на верёвке, тихо стонала и подвывала. Правда, не плакала: похоже, слёзы кончились. И она уже не пыталась приподнимать тело на носочках: отнялись мышцы икр, стало быть. От боли. Пора.
Зашёл я сзади, мысленно похихикивая: не следит больше девушка за моими действиями, полностью предавшись ощущениям и сожалениям о своей злосчастной судьбе, проклиная минуту, когда села в мою машину — стало быть, сейчас её ждёт сюрприз!
Прицеливаюсь. И выдаю ей плетью: так, чтоб самый кончик угодил в промежность!
О-о!
Таких воплей и проклятий мой подвал ещё не слыхивал. Видать, точно куда надо угодил удар: в самые ланиты. Ну, то есть — губки.
Дал я ей с десяток секунд на «прихождение в себя». А потом снова ударил. И снова. И снова. От её воя и подёргиваний я уже почти дошёл снова до кондиции, и именно поэтому решил пока остановиться — семяизвержение оставим на потом. На десерт, так сказать. А то — ослабну. Разленюсь.
И не выдам ей — «всю» программу!
Отложил я плеть, и прошёл снова к лебёдке. Канат натягивал нарочито неторопливо — чтоб она поняла, что сейчас плечевые суставы уж точно вывернутся-таки из своих сумок. Она поняла. Но ругаться была уже не в силах, только выла и рыдала. Да и то — охрипшим и слабым голосом: кончился, видать, запас жизненных сил. Да и не певица же она — а балерина!
Да, наконец это мужественное без кавычек и очень выносливое (Это я уже потом, когда появился материал для, так сказать, сравнения, оценил!) создание начало и просто рыдать — возможно, у неё снова текли слёзы, но я их не мог видеть из-за платка, что ей так и не удалось сбросить с глаз.
О моменте, что сейчас это произойдёт, мне сказал тремор её плеч, и вой — совсем уж утробный: вот! И точно: с мерзким хрустом руки вышли из суставов, и мой подвал огласился ещё одним поистине душераздирающим воплем. Э-эх, мне бы — озвучивать фильмы ужасов! Я был бы миллионер только на аудио-записях!.. Дама бессильно обвисла.
Хе-хе, голубушка, хе-хе… Ты даже не представляешь, что это вовсе не конец.
А только начало.
Забираю я карабин с концом верёвки с лебёдки, и переношу к кронштейну с противовесами. Так. Для начала — подвешу-ка я её на шестьдесят. Это значит, плюс пятнадцать к её собственному весу.
Верёвка натягивается, её тело напрягается. Ну а толку-то — напрягаться! Суставы вывернуты, и обратно не вправишь! Зато теперь её тело действительно — упруго растянуто: как пружина. Сильная и гибкая. А, стало быть, оно стало куда чувствительней к ударам плети — мышцы-то: напряжены! Ну-ка посмотрим.
Вот теперь я подошёл к ней вплотную. Встал снова сзади. Волосы у неё, моей Аминочки терпеливой, вполне подходящие. В смысле — по длине. Собрал я их в пук на затылке, да перевязал ещё одним куском бельевой верёвки. Перегнул волосы вокруг этой верёвки назад, развернув на сто восемьдесят. Перевязал ещё одним куском. Теперь нужно подвесить её голову на первой верёвке — к той, что удерживает кисти. И голова не будет падать вниз, когда она потеряет сознание.
А она потеряет. Уж я позабочусь.
Обошёл я это «зафиксированное» сокровище теперь спереди. Двигаюсь нарочито неторопливо — чтоб дать ей понять, что мне спешить некуда. Вот теперь снимаю с её глаз повязку. Капюшон с прорезями на мне чёрный, рубаха — чёрная, свободные штаны — тоже. Ангел, так сказать, смерти — во плоти.