========== Воющая пустота ==========
Новый центр Мстителей просыпается рано. Уже с самого утра тут начинает бурлить жизнь: по коридорам носятся аналитики с кипой бумаг и чашками кофе, кто-то ожесточенно спорит у лифта, кто-то натыкается на коллег, потому что идет, уткнувшись в планшет. То и дело в сонме голосов раздаются знакомые: голос Тони, который или спорит с кем-то из научного отдела или отпускает свои вечные шуточки; голос Стива — спокойный и всегда уверенный; голос Наташи и голос Бартона, смешки Уилсона и Роуди. Эти голоса каждый день создают что-то вроде общей симфонии: странноватой, но гармоничной.
…а потом наступает ночь. Она разбивает их единство, которое в свете солнца казалось таким незыблемым. Каждый вечер оно идет трещинами. Это слышится в шорохе бумаг, когда закрываются папки, в тихих щелчках клавиш и звуках затухающих мониторов, в хлопанье дверей и дружеских «до завтра». Рабочий день заканчивается, и каждый идет своей дорогой: Тони отправляется мастерить очередное безумное устройство или тусоваться, Наташа погружается в водоворот «неофициальных каналов» в попытках найти Брюса, Стив, должно быть, читает или позволяет Уиллсону уволочь себя в какой-нибудь уютный бар, Вижен… по правде сказать Ванда не представляет, что он делает, когда в новом центре Мстителей гасят свет. Порой ей кажется, что он переходит в «спящий режим», как другие компьютеры. Скорее всего — чушь, слишком у него живые глаза, но проверять Ванде не приходит в голову.
Ванда не любит ночи. Ночью возвращается ноющая пустота внутри. От неё не сбежать, её не заполнить, но колдунья всё равно пытается, потому что только так и можно продолжать жить. Или выживать. Порой помогают забористые коктейли Наташи, от которых искры из глаз, в другие дни — лошадиная доза снотворного. Иногда — онлайн-игры или магия, обращенная на саму себя. Но последнее — будто наркотик, или добровольное безумие.
Пальцы быстрыми, резкими пассами захватывают из воздуха нечто незримое, но существующее, и неуловимо преображают реальность, выплетая образ Пьетро. Когда заклинание замыкается, он выглядит живым: его не окружают алые всполохи, грудь поднимается и опадает от ровного дыхания, пряди волос то и дело сползают на лоб, а глаза блестят в точности, как раньше. Он ходит, говорит, смеется…. магия будто возвращает его к жизни и с каждым разом грань всё истончается. Ванде всё сложнее помнить, что он — всего лишь образ, созданный колдовством. Понимание реального и иллюзорного становится не очевидным и каждый раз Ванда борется с соблазном оставить всё как есть. Вдруг сработает? Что если границы алой магии куда шире, чем она думала? Что если он — это в самом деле он?
— Ты помнишь, что случилось в Заковии, с Альтроном? — однажды спросила она, касаясь щеки брата рукой. Странно, его кожа показалась более теплой, чем её собственная.
Он мягко улыбнулся, но не ответил, только кивнул. И в глазах светилось понимание. Он не отвел взгляда, когда Ванда подняла дрожащие руки, чтобы развеять чары. По какой-то злой насмешке магии они не развеиваются мгновенно. Алые всполохи пробегают по телу и начинают медленно стирать его, оставляя глаза напоследок. Глаза смотрят до самого последнего мгновения. В глазах до последней секунды есть разум. Это его глаза.
Ванда редко пользуется этим заклинанием. Она не доверяет себе и в глубине души живет страх: что если она не найдет в себе силы развеять магию, и это повлечет за собой последствия, более страшные, чем все ракеты и оружие Тони Старка? Она не хочет превращаться в него. Пьетро бы не хотел, чтобы она стала подобна Тони Старку. Но каждый вечер подлый голосок шепчет в голове: «Давай ещё раз. Сегодня. Ничего не случится! Ты ведь сильная, ты справишься!» Обычно бороться с этим трудно, а порой — почти невыносимо.
Как сегодня.
Ванде не составило труда проскользнуть мимо ночной охраны незамеченной. Она и сама не знала, зачем сделала это, ведь никто бы не стал её удерживать. Но в такие ночи она не желала попадаться на глаза никому из мало-мальски знакомых людей. Казалось, всё написано у неё на лице, а жалости не хотелось совершенно. Не хотелось ничего.
Она бесцельно брела по пустынным улицам промышленного района, одетая в то самое потрепанное черное платье, чулки и старые ботинки, в которых была в Заковии. Покрасневшие пальцы время от времени касались стен, и магия приносила с собой отголоски чужих жизней. Ворчание рабочих, уже ушедших домой, лай пробегавших тут собак, кисловатый запах выветрившегося пива и не удержавшейся в чьем-то желудке закуски. Бетонные стены многое запоминали и щедро делились.
Ванда не знала, куда идет и, прислушиваясь к ощущениям, даже не особенно смотрела по сторонам. Потому в какой-то момент почти врезалась в здоровенного мужика, колоссом возвышавшегося возле неприметной железной двери. Он нахмурился, собираясь выругаться, потом прищурился, рассмотрев, кто перед ним, паскудно ощерился в ухмылке. Ванда лишь вяло махнула рукой, позволяя магии пронизать вышибалу и вложить в его разум простой приказ: «Открой дверь и забудь обо мне».
Через пару минут такой же приказ получила размалеванная девица в кассе-клетке и бармен, весь покрытый татуировками. Его, правда, ведьма убедила в том, что она — подруга хозяина этой дыры (кем бы он ни был) и её стакан всегда должен быть полон.
Заведение было обычной нелегальной помойкой с громыхающей музыкой, стриптизёршами-официантками и толпами молодежи в андеграундных шмотках и со светящимися браслетами. Судя по их виду и поведению, подавали тут не только широкий спектр коктейлей, но и не менее широкий спектр тусовочной наркоты. Ванда скривилась, наблюдая и гадая, что привело сюда их всех? Поверхностное желание провести время без всяких ограничений и запретов? Стремление убежать от проблем? Зависимость? Стайный инстинкт?
— Двойную текилу, — велела она бармену. Он тут же оторвался от агрессивно накрашенной блондинки и наполнил стакан. Девица ожгла Ванду негодующим взглядом, но не получив никакой реакции, встала и демонстративно отошла от бара, тряхнув крашеными волосами.
Ванда презрительно фыркнула и, залпом выпив обжигающий напиток, жестом указала бармену повторить. Ритмичная и оглушительная музыка била по барабанным перепонкам так, что это становилось почти болезненным, Ванда могла бы заставить ди-джея сделать её тише, сменить трек или вовсе взять микрофон и запеть, но она наслаждалась этим громом. Саундрек бился, как огромное сердце, пропитанное парами алкоголя, пота и сигаретного дыма, и это биение ненадолго заполняло воющую пустоту внутри. А по рваным краям этой невидимой раны в глубину медленно стекали обжигающие струйки текилы.
Когда опустел четвертый стакан, Ванда почувствовала руку на своем плече. Она повернулась, окидывая скучающим взглядом незнакомца. Её ровесник, может даже младше, куча несуразного пирсинга на лице, кожанка, утыканная металлическими клёпками, большая татуировка, покрывавшая половину шеи справа и уходящая под воротник. Пьяный блеск глаз и ощущение собственной непревзойденности.
— Цыпа, давай я тебя угощу! — рука вольно прошлась по спине Ванды, но это не вызвало у неё никакой реакции, и даже никаких эмоций. Тело будто принадлежало кому-то другому.
Не услышав отказа, парень взгромоздился на соседний стул и щелкнул пальцами, подзывая бармена. Вел он себя по-хозяйски и у здоровяка-бармена явно был не в чести, но тот всё же смешал им пару коктейлей. На вкус Ванды — слишком слащавых. Впрочем, она выпила. И этот, и следующий, который перед ней поставил приятель первого — блондин с прилизанными волосами и в неряшливом тряпье, которое, однако, наверняка было из лучших бутиков города. «Золотая молодежь» — сделала вывод Ванда, вновь махнув рукой бармену.