Мысли и чувства заглавных героев романа в конце его чем-то очень сродни тем мыслям и чувствам Толстого, которые впоследствии дали Бунину основание написать свое «Освобождение Толстого», написать книгу об итоговых мыслях великого искателя истины, о жизни и творчестве «как прохождении через пределы вечного», как о переходе и слиянии с вечной жизнью мира, о смерти как освобождении от творчества…
«Мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же, как струится и шепчет оставленный позади ручей, и память Мастера, бесконечная, исколотая иглами память стала потухать. Кто-то отпускал на свободу Мастера, как только что он сам отпускал созданного им героя».
Словно по забывчивости, не раз, впрочем, встречаемой в романе, здесь автор сливается со своим Мастером. Концепция жизни как бескорыстного творчества, таким образом, обрела у Булгакова полную художественную доказательность средствами философско-фантастического романа. Предел земной жизни писателя — начало бессмертия Мастера и его создателя.
После прочтения романа не лишено смысла снова вернуться к его началу. Многое тут уточняется всем содержанием его. Становится ясной мысль, почему не воскрешен, не прощен, даже не помянут больше Берлиоз. Он так и остается в читательской памяти как — безголовый!.. Обретают значение и более глубокий смысл и каждый эпитет, каждое слово по поводу этого героя, с которого начат роман. Голова, «как круглый темный предмет»… «запрыгала по булыжникам», — «отделена от туловища». Помянута даже натуралистическая — «лысина». Нет, этот образ словно выведен из общего плана художественной символики, он дан в подчеркнуто реалистическом освещении. Кажется, автор приложил возможные усилия, дабы кто-то из реальной жизни себя узнал в Берлиозе! Берлиоз — и образ, и прототип, и конкретный человек… Впрочем, это далеко не единственный случай, когда автор «сводит счеты» и выводит кого-то из реальной жизни под именем своего героя.
Будем помнить, что «Мастер и Маргарита» — самое личное произведение Булгакова, и значит, и «личные мотивы», и «личные счеты» здесь не исключены. В романе — жизнь души большого художника, символ его жизнеутверждающей веры. Роман не только не ущербный, но оптимистический. Вернее будет сказать — трагедийно-оптимистический, каким является сам наш мир в XX веке. Вспомним, что Блок сказал об оптимизме другого рода, который иные критики (вечные берлиозы и латунские!) пытались навязать и Булгакову, равно как и прочим писателям, об оптимизме — как миросозерцании — ограниченном и недальновидном.
«Оптимизм вообще — несложное и небогатое миросозерцание, обыкновенно исключающее возможность взглянуть на мир как на целое. Его обыкновенное оправдание перед людьми и перед самим собой в том, что он противоположен пессимизму. Но он никогда не совпадает также с трагическим миросозерцанием, которое одно способно дать ключ к пониманию сложности мира».
Эти слова Блока автор «Мастера и Маргариты» мог бы поставить рядом со словами из гётевского «Фауста» эпиграфом своего романа.
Булгаков, которому никогда не изменило творческое мужество, именно хотел взглянуть на мир «как на целое», он всегда искал верный ключ «к пониманию сложности мира». Он выступил со всей страстью и решимостью художника, русского писателя, против оптимизма берлиозовщины — как несложного и небогатого миросозерцания, обкрадывающего душу человека… Против концепции вражды, во имя единого человечества.
Как всякий значительный художник, Булгаков опередил свое время. Трагедийность мира стала ныне аксиомой. Она не исключает оптимизма, но сам по себе оптимизм — качественно новый, в основе его не наивные представления о вечной загробной жизни, о неопределенном бессмертии души, а духовное чувство жизни человека в нескончаемом человечестве!
Но и ныне идейное содержание романа «Мастер и Маргарита» как бы впереди нас — таково свойство каждого подлинно художественного произведения, которое мы называем классическим. В этом и обаятельная, и манящая проблематика, его «ядовитость», с которой мы начали разговор о романе… В этом и актуальность его для эпохи нового мышления!