Выбрать главу

Разумеется, не в угоду царю написал это стихотворение поэт. Оно близко по мысли и настроению оценке восстания той частию аристократического дворянства, в среде которой бывал поэт. Более того — последовавший царский гнет эта часть дворянства связывала не со страхом Николая I перед революцией, перед крестьянским бунтом, а единственно с выступлением декабристов…

О жертвы мысли безрассудной, Вы уповали, может быть, Что станет вашей крови скудной, Чтоб вечный полюс растопить!

Нам теперь ясно, и «полюс» оказался не «вечным» — и «растопить» его удалось, именно потому мысль и подвиг декабристов не были «безрассудными»!.. Знаменательно, что через тридцать лет Некрасов, у которого слово «народ» было куда как ближе к подлинному его смыслу и значению, чем у Тютчева, — строки, которые почти сразу же стали крылатыми:

Иди в огонь за честь отчизны, За убежденья, за любовь… Иди и гибни безупречно: Умрешь не даром: дело прочно, Когда под ним струится кровь…

Верится, что стихотворение написалось не без мысли о декабристах, так точно ложится на их «безупречную память» каждое здесь слово!

Но что интересно, Пушкину достало дальновидности и в свое время верно понять историческое значение подвига декабристов!.. Он не только глубоко сострадал им, он еще долго использовал каждый возможный случай, чтоб помочь своим словом поэта их освобождению… Николай I остался глух ко всем призывам поэта — явить великодушие и освободить из ссылки и каторги декабристов… Пушкин не мешал слухам о своей дружбе с царем — во вред себе в мнении большой части мыслящей России — до тех пор, пока окончательно не лишился надежд на освобождение царем декабристов. Но, знать, поэзия способна стать воодушевлением лишь людей, наделенных свободолюбивой душой, а не человека с душой властолюбивого тирана…

К слову сказать, еще за год до написания Некрасовым «Поэта и гражданина», в год смерти царя Тютчев написал свою знаменитую эпитафию («Не богу ты служил и не России, служил лишь суете своей, и все дела твои, и добрые и злые, — все было ложь в тебе, все призраки пустые: ты был не царь, а лицедей»). Можно с уверенностью сказать, что в это время он бы и о декабристах сказал не так, как год после восстания…

После восстания и царской расправы с восставшими — вместо времени пришло безвременье. Царь Николай надеялся, что он станет историческим олицетворением своего времени. Но вот еще одно свидетельство тому, как непреложны в истории и в народной памяти Поэт и его Слово! Ведь — несмотря ни на что — в подлинном историческом понимании эти годы живут в нашем ощущении как Время Пушкина!

Николай Ушаков по поводу трудной коллизии поэт и царь (пусть в его стихотворении Поэтом — не Пушкин — Шевченко) писал:

На верстовім шляху в полі…
Т. Шевченко
Поэт, быть может, в самом деле Шел по дороге столбовой, — И тройки с свадьбами летели, И арестантов гнал конвой, Встречались хаты и палаты, Брела холера мимо сел, Сам всероссийский император Ему дорогу перешел, Чтоб славы раздобыть немного И пережить дела свои, Хотя бы в приговоре строгом: Змея переползла дорогу, И след остался от змеи.

И, как знать, может, и впрямь змеиная зависть царей к крылатой славе поэтов, зависть мнимого бессмертия к подлинному и побуждает царей и всех власть предержащих подвергнуть поэтов изгнанию, потом, в собственном бесславье, их возвращать, «чтоб славы раздобыть немного и пережить дела свои». Но и тогда и бесславная змея самовластья, и след ее в былом вспоминаются людьми лишь потому, что жил на свете поэт, что слава его бессмертна! Николай был зауряд-царем, разве что «державная жестокость» пращура стала в нем личной жестокостью, а личное самодурство отца стало в нем административным самодурством… Николай старался лишить Пушкина бессмертия, по ограниченности полагая, что сам его достиг, пытался лишить поэта его времени, чтоб исполнить его самим собой. Вечная ревность венценосцев к растущей славе поэта, чьим именем потом эпоха живет в нашей памяти, в живой связи времен.