Пушкин и Некрасов, Блок и Есенин… «Голос исходит слезами в дождливых далях». Но никогда немолкнущий голос, всегда явственно слышимый каждым, кто «русский душою»…
Много написано, много еще будет написано о редкостной по драматичности любви Блока и Любови Дмитриевны, о любви, полной мук и радости, искусов и одолений, страданий и духовности, о любви творческой, а значит, несмотря ни на что, — счастливой. Любовь Блока — тоже сродни его жизни, творчеству!
Поразительна в этой любви искренность отношений. Любовь Дмитриевна знала — из письменных и устных признаний самого поэта — о всех его увлечениях и сердечных привязанностях, коротких и длившихся годами. Как никто знала, редко судья и советчик — всегда поверенная!
Сколько душевного мужества, мудрости и достоинства, благородства и выдержки проявляли в каждом испытании оба — поэт и его жена!..
Стоит только вспомнить «треугольник» — Любовь Дмитриевна, Блок, Белый («треугольник», который чуть было не развязался дуэлью двух поэтов). Из труднейшего испытания трое вышли с достоинством, с дружбой.
Мы все знаем пронзительные стихи Блока, посвященные жене, — «Перед судом». Но не все знают письмо жены — Блоку.
«…Какой ты надежный, неизменно прямой, самый достоверный из всех, а мне — спаситель». Письмо это венчало исход их рокового «треугольника».
Любовь Дмитриевна была личностью сложной и недюжинной. Меньше всего она способна была к женской «подчиненности», хотя и сознавала гениальность Блока. Она обладала трудным и малообщительным, сокровенным характером. Она была разносторонне одаренным человеком. Круг интересов и познаний ее был обширен, ее не оставляло жадное любопытство к жизни и к людям, суждения ее об искусстве и литературе свидетельствовали об уме тонком и проницательном — недаром Блок высоко ценил мнение жены о своих произведениях.
И вряд ли следует возлагать единственно на нее всю вину драматических отношений между ею и Блоком. Вряд ли можно согласиться с такой оценкой этих отношений известным исследователем Вл. Орловым, который пишет: «Драмы, пережитые Блоком и Любовью Дмитриевной, — все же вещи разные. Блок всю жизнь расплачивался за допущенную им роковую ошибку (?), и самой дорогой ценой — сознанием вины, терзаниями совести, отчаяньем».
Но считал ли, например, «роковой ошибкой» Достоевский женитьбу на Исаевой, за что, как известно, тоже расплачивался и сознанием вины, и терзанием совести, и отчаяньем? Считал ли «роковой ошибкой» Толстой женитьбу на Софье Андреевне, супружество с которой было наполнено неисчислимых мук вплоть до бегства из дома уже в глубокой старости?.. Не мог считать и Блок «роковой ошибкой» свою женитьбу на Любови Дмитриевне! Во всем поучительна каждая великая жизнь.
Исследователь приводит запись Блока: «Люба испортила мне столько лет жизни, измучила и довела меня до того, что я теперь… Люба на земле — страшное, посланное для того, чтобы мучить и уничтожать ценности земные».
Но ведь и дневники Толстого пестрят подобными записями о Софье Андреевне… Затем, не молодой ли Блок хотел кончить собой, когда она, Люба, его невеста, заколебалась в данном ему слове?..
Да и кто, например, с полной уверенностью возьмется утверждать, что зримая, на виду, деятельная помощь Достоевскому со стороны его второй, «хорошей жены» Анны Григорьевны Сниткиной была более важной, более нужной, чем та, незримая, не на виду, но из недр страдальчески-чуткой души, из самой уязвленной совести писателя, помощь первой, «плохой жены» Марии Дмитриевны Исаевой. Не эта ли незримая помощь «плохой жены» направляла творческую волю гения к созданию неувядаемых образов женщин-страдалиц, отражения всех бездн их страданий и мук по поводу их страданий?.. Нет для гения «общечеловеческой» марки! Знать, наоборот, «общечеловеческое» выверяется в личности гения. Особенная у гениев стать, им можно только верить!
И разве само по себе огромное число созданий Блока, вышедших из-под пера именно по следам мучительных конфликтов с женой, в связи с их драматическими отношениями, разве этот ряд неувядаемых образцов любовной лирики не есть опровержение слов исследователя? Наконец, не правомерней ли верить поэту в его стихах, чем в его продиктованных отчаянием дневниковых записях, — поскольку у гениального поэта, каким был Блок, — жизнь и поэзия единосущны…
«Перед судом» — не изменившая жена, а сам поэт! Не она у него — он просит у нее прощения!