«Почвы для исследований Лермонтова нет — биография нищенская. Остается «провидеть» Лермонтова. Но еще лик его темен, отдален и жуток. Хочется бесконечного беспристрастия, пусть умных и тонких, но бесплотных догадок, чтобы не «потревожить милый прах». Когда роют клад, прежде разбирают смысл шифра, который укажет место клада, потом «семь раз отмеривают» кусок земли, в которой покоится клад. Лермонтовский клад стоит упорных усилий».
Иными словами — Блок против категоричности, «окончательности» и узости «хрестоматийного глянца», он за простор уважительной и сердечной мысли о поэте, против мелкотравчатой приземленности «точных фактов» из личной жизни великого поэта (в этом духовный, истинный смысл ратования за «бесплотность догадок»). Блок за неспешное, исключающее ошибки, отражение «руководящей мысли» и «господствующего чувства» в отношении к Лермонтову — именно такой мысли, такого чувства не было в России во время написания рецензируемой Блоком книги, не было их тем более в самой книге, хотя автор с легкостью и поспешно декларирует, по мнению Блока, «то, о чем так страшно еще мечтать».
Говоря о рецензируемой книге и ее авторе, Блок адресует им ряд справедливых укоров, которые уточняют — какими Блок хотел бы видеть литературное исследование вообще и о Лермонтове в частности. Он ждет мыслей, от которых начали бы «холмиться плоскости», от которых все приходит в движение, он требует от рассуждений «искры божией», полета, свободы, новизны, не всеобщности, «что установлено большинством, что применено к пониманию большинства».
…Обратим внимание здесь лишь на одно блоковское слово: «полет». Этим понятием поэт часто проверяет меру истинности: стихотворения, человеческого характера, наконец, явлений народной жизни — вплоть до самой революции. Слово-понятие было найдено не сразу. Потом оно варьировалось, чередовалось словом «окрыленность».
Приведем несколько блоковских записей, из которых виден и поиск этого слова и затем его конкретное «применение».
«Наше время — время, когда то, о чем мечтают как об идеале, надо воплощать сейчас. Школа стремительности (подчеркнуто мною. — А. Л.).
«Сегодня я понял, наконец, ясно, что отличительное свойство этой войны — невеликость (подчеркнуто Блоком. — А. Л.) (невысокое). Она — просто огромная фабрика на ходу, и в этом ее роковой смысл. Несомненно, она всех «прозаичнее» (ищу определений, путаясь в обывательском языке)».
Итак, Блоку импонирует то, что мечты стали действенными, а идеалы — жизненными, что само время стало «школой стремительности» воплощений идеалов и осуществлений мечты. Заметим, что существенно — выписки из записных книжек за 14 февраля и 6 марта 1916 года, то есть за год до Октября!
Тут два понятия, которые уже складывают понятие «полет» («окрыленность»): «стремительность» и «высота». Самое нужное, но еще не найденное — «крылатое» — слово (авиация, к которой, к слову сказать, Блок проявлял огромный интерес, делала только первые свои шаги в небе: шаги печальные, в крови, связанные с той же войной, «прозаичной», лишенной «великости»), поэт ищет, что тоже примечательно, не среди «обывательского языка».
Но самое интересное, что «беспартийный поэт» и здесь безошибочной интуицией ощутил приход нового времени — времени действенности идеалов и реальности мечты, ощутил именно посреди самой «прозаичной» и «невысокой», самой бесцельной войны!
В который раз можем поудивляться блоковской прозорливости, поистине пророчеству подобной…
И находит «слово» поэт не где-нибудь, а посреди окрыленных будней революции, когда приходит ясное понимание, что: «происходит совершенно необыкновенная вещь (как всё): «интеллигенты», люди, проповедавшие революцию, «пророки революции» оказались ее предателями. Трусы, натравливатели, прихлебатели буржуазной сволочи».
«Вот, что я еще понял: эту рабочую сторону большевизма, которая за летучей, за крылатой (подчеркнуто мною. — А. Л.). Тут-то и нужна им помощь. Крылья у народа есть, а в уменьях и знаньях надо ему помочь. Постепенно это понимается. Но неужели многие «умеющие» так и не пойдут сюда?»
И попутно найдено еще одно слово. Для обозначения всех «умеющих» и не «идущих сюда», для интеллигентов, лжепророков революции, оказавшихся предателями, трусами, натравливателями и прихлебателями буржуазной сволочи, найдено одно клеймящее безошибочно слово: «либерал». В устах Блока, кажется, нет более бранного слова во дни революции — и до последних дней жизни.