Нет особых надежд у русских и на себя как на общину, на свои коллективные действия: мы видели, что роль русских организаций очень невелика и невелика политическая активность русских.
Отчасти русские надеются на Запад. Притяжение Балтии — это, конечно, лишь в какой-то мере притяжение именно данных стран. Прежде всего — это притяжение вообще Запада, Европы. В некотором роде балтийские русские — большие «европеисты», чем балтийские народы. Эстонские опросы показывают, что удельный вес (66 %) доверяющих Евросоюзу среди эстонских русских выше, чем среди эстонцев (57 %). Такое же различие и в отношении к ООН, которой доверяют 77 % русских и только 65 % эстонцев [Хейно 2000, с. 241]. В Латвии удельный вес сторонников вступления в Евросоюз одинаковый среди латышей и русских (примерно половина). В Литве за вступление в ЕС 55 % русских и 49 % литовцев [Савоскул 2001, с. 254]. У русских нет страха раствориться в объединённой Европе, утратить свою самостоятельность и культурную уникальность, присущего, при всей их европейской и западной ориентации, балтийским народам. Кроме того, Европа оказывает давление на балтийские страны в сторону улучшения положения русских.
Но прежде всего русские надеются на себя как на отдельных личностей, на свои собственные индивидуальные силы. Согласно данным опросов, «в трудностях могут положиться только на самих себя» 88 % эстонцев, 86 % латышей и 79 % литовцев. То же самое говорят о себе 91 % русских в Эстонии, 86 % — русских в Латвии и 87 % — русских в Литве [Zepa 2000, р. 29]. Стратегия поведения, которую избрали подавляющее большинство русских, это стратегия чисто индивидуального приспособления и выживания.
Безусловно, в новой ситуации усиливается проявлявшаяся ещё в советское время тенденция к ассимиляции, отказу от русской национальности. Исследования, проведённые эстонским социологом Ирис Петтай, показывают, что 25 % эстонских русских ещё не решили для себя, хотят ли они остаться в Эстонии русскими; 12 % хотели бы стать эстонцами и 12 % — просто европейцами, гражданами ЕС. 70 % русских говорят, что хотели бы видеть своих детей «обэстонившимися». Множество представителей русской общины поменяли сейчас свои фамилии на эстонские, и среди имён, которые русские теперь дают своим детям, преобладают Тийт и Кристина. При этом у русской молодёжи эта ассимиляционная тенденция присутствует значительно больше, чем у стариков [Смирнов 2001, с. 1—2]. У нас нет данных о Латвии, но в Литве картина сходна с эстонской. Уже в 1992 г. 19 % литовских граждан (русских по паспорту) считали себя литовцами (русскими — 72 %) [Kuzmickaite 1996]. В 1993—1995 гг. в восточной Литве 83,35 % первых детей и 100 % вторых детей от смешанных литовско-русских (муж — литовец, жена — русская) и 88,9 % от смешанных русско-литовских зарегистрированы литовцами. Более того, поскольку в Литве родители могут выбрать для ребёнка любую национальность, литовцами зарегистрированы даже 16,6 % детей от смешанных белорусско-русских браков [Zvinkliene 2000, р. 179]. Таким образом, несомненно, что русские балтийские общины, которые перестали уменьшаться из-за эмиграции, уменьшаются и будут уменьшаться из-за ассимиляции. Но мы всё же не думаем, что большинство русских будут
30
ассимилированы .
Совершенно несомненно, однако, что они всё более интегрируются в балтийские общества. Русские предпринимают значительные усилия для изучения балтийских языков, знание которых улучшает возможность работать в новых условиях и перспективы получения гражданства. Данные латвийских опросов показывают, что с 1989 по 1995 г. удельный вес русских, знающих латышский язык, возрос с 22,3 % до 55,8 % [Антоне, Цилевич 1997, с. 39]. Другие опросы дают несколько иные цифры, но все показывают резкий рост удельного веса знающих латышский. В Эстонии разные опросы дают несколько разные цифры удельного веса русских, свободно владеющих эстонским, но, согласно всем опросам, их удельный вес растёт (по одним данным, в 1989 «свободно» и «активно» владели эстонским 22 %, а уже в 1991 г. — 27 %, по другим, «хорошо знали эстонский и говорили с эстонцами на нём» в 1990 г. 7 %, в 1995 г. — 25 %) [Return to the Western World 1997, p. 293]. В 1996 г. 93,5 % русских в Эстонии считали, что их дети должны учить эстонский, и среди русских неграждан 18—29 лет только 10 % вообще не понимали эстонскую речь [Kirch 1998, р. 583]. (Это показывает также и настроения русских: ясно, что люди, учащие эстонский и обучающие ему своих детей, не настроены покидать Эстонию.)
Опросы показывают и установку русских на активную хозяйственную деятельность в новых капиталистических условиях. Так, в Эстонии в 1994 г. сказали, что ничего не собираются приобретать, 22 % эстонцев и 21 % русских; собирались приобретать землю 15 и 19 %, производственное предприятие — 6 и 5 %, предприятие в сфере обслуживания — 6 и 7 %, квартиру или дом — 40 и 31 %, акции — 10 и 7 %. В Литве активная установка русских на освоение новых хозяйственных условий проявляется несколько меньше (несмотря на то что в Литве в отличие от Эстонии нет проблемы гражданства). Здесь ничего не собирались приобретать 19 % литовцев и 33 % русских. Тем не менее и здесь установка русских на приобретение, на «вписывание в капитализм» достаточно велика. Так, доля стремящихся приобрести акции среди русских (19 %) даже чуть выше доли литовцев (18 %) [Савоскул 2001, с. 246].