Так, русские, вроде бы представители господствовавшей в СССР нации, оценивали перспективу браков с представителями балтийских народов значительно выше, чем эстонцы, латыши и литовцы перспективу брака с русскими.
Например, среди литовских учеников и студентов Вильнюса в 1987 г. негативно оценивали брак с русскими 40 %, а среди русских брак с литовцами — 9 % [Zvinkliene 2000, р. 155]. И детям от смешанных русско-балтийских браков родители скорее выбирали балтийскую, а не русскую национальность. Так, в 1960— 1968 гг. из достигших совершеннолетия детей от смешанных браков выбрали балтийскую национальность в Таллине — 62 %, в Риге — 57 %, в Вильнюсе — 52 % [Misiunas, Taagepera 1993, p. 217].
А. Ливен пишет: «Очень большой процент балтийских русских были готовы признать, что балтийские народы обладают более высокой гражданской культурой, что они чистоплотнее, у них больше порядка и они более трудолюбивы» [Lieven 1993, р. 178]. И хотя государственная политика была направлена на русификацию нерусских народов, включая балтийские, в странах Балтии в какой-то степени шёл и противоположный процесс «балтификации» русских.
На наш взгляд, едва ли не в большинстве публикаций о русских в Балтии авторы обращают внимание прежде всего на то, что лежит на поверхности и что поэтому не так интересно. Ясно, что большинство русских не учили трудных балтийских языков, которые в советских условиях не были особенно им нужны для работы и жизни. Тут нет никаких проблем и не возникает никаких вопросов. Если можно не учить трудный язык, без которого вполне можно обойтись, никто, кроме особых любителей, его учить и не будет. Удивительно другое: многие учили.
Также более чем естественно, что большинство русских в Балтии были против окончательного распада СССР, превращения России, их Родины, в «заграницу», а самих себя — в национальные меньшинства. Кроме того, следует вспомнить атмосферу перестроечной эпохи в Балтии и роль для национального движения балтийских народов проблемы мигрантов. Разумеется, многие балтийские политики стремились привлечь русских на свою сторону, охотно давали им (и российским демократам — своим союзникам) разные гарантии их равноправия в независимых Эстонии, Латвии и Литве и старались включить каких-нибудь русских в руководство своих «Народных фронтов». Но ненависть вырывалась наружу14. На учредительном съезде Народного фронта Эстонии в одной из резолюций о мигрантах (т. е., на деле, об эстонских русских) говорилось, как о «громадной массе низкоквалифицированных и некультурных людей» (что, как мы видели, просто не правда).
Непосредственной угрозы погрома или террора русские, может быть, и не ощущали, но они жили в атмосфере постоянных оскорблений и обвинений15. Объективно национальные движения балтийских народов сделали достаточно много, чтобы напугать русских, и возникновение во всех трёх республиках «интердвижений» и «интерфронтов» — явление совершенно нормальное. Здесь тоже нет ничего удивительного, и в связи с этим никаких вопросов не возникает. Опять-таки удивительно скорее другое — что к этим «интердвижениям» примкнули далеко не все русские, что даже в этих условиях было значительное меньшинство русских — сторонников независимости Балтии, роль которых в достижении этой независимости громадна и недооценена.
«Единство», «Интерфронт» и «Интердвижение», их шумные демонстрации, попытки захвата зданий парламентов, террористическая активность ОМОНа — всё это привлекало в тот период внимание, оказывалось на экранах телевидения и на страницах газет. Но активные сторонники СССР были меньшинством русских. А. Ливен пишет: «Если принять во внимание колоссальный удельный вес русских в населении, мы можем сказать, что отклик местных русских на призывы к митингам, забастовкам и политическому сопротивлению... был ничтожно слабым» [Lieven 1993, р. 178]. И было другое меньшинство, не такое шумное, но отчётливо выступавшее на всех голосованиях этого времени. Наряду с эстонским, латышским и литовским сепаратизмом был и русский сепаратизм, направленный на отделение балтийских республик от СССР и России.
Уже на выборах в верховные советы в 1990 г. стало очевидно, что значительная часть русских голосуют не за «интернационалистов», а за «Народные фронты». Согласно опросу, проведенному в Эстонии в мае 1990 г., за Эстонию как союзную республику в составе СССР были 0 % эстонцев и 21 % русских, за независимое государство в составе конфедерации — 1 % и 46 %, за полностью независимое государство вне СССР — 96 % и 26 % [Return to the Western World 1997, p. 91]. Различия русских и эстонцев — большие и очевидные. Но не менее очевидно и другое. Даже в 1990 г. лишь меньшинство русских — за СССР и крайних сепаратистов; тех, кто за полное отделение от СССР и России, — больше, чем сторонников СССР. Но наиболее чётко русское «сепаратистское» меньшинство проявило себя в ситуации реального исторического и «экзистенциального» выбора — в референдумах и имеющих значение референдумов опросах о независимости.