– Мы сейчас говорим не обо мне. Но, как понимаю, вам разбили сердце?
– Разбили сердце, – я попробовала на вкус слово, все так же стоя в дверях. Если бы мне просто разбили сердце, было бы не так больно. Мне порвали на куски душу, после чего топили куски в серной кислоте, а потом то, что осталось, бросили на съедение голодным гиенам. Так что там сказала доктор? Да, кажется, профессиональный термин…
– Это называется – принятие неизбежного. Как вы, должно быть, знаете, существует пять стадий. Отрицание, гнев, торг, депрессия и после – принятие. Скажите мне, Амелия, вы готовы принять произошедшее?
Я молча и с грустью смотрела на женщину. За ее спиной в рамочках висели дипломы. За заслуги, за достижения, за помощь… Положив на стол деньги, ровно столько, сколько стоит прием, я развернулась и молча вышла из кабинета. Лишь на улице смогла вздохнуть полной грудью и поняла, насколько прекрасно – дышать. Просто так стоять, закинув голову наверх, смотреть, как там, высоко в небе, чуждые земных трудностей и проблем, парят ласточки. Они кричат, а их крики уносит ветер и растворяет в вечности. У них все просто. Любовь – это любовь. И только мы, люди, любим усложнять и рвать свое сердце. Такое чувство, что без страданий наша жизнь не будет полноценной. Словно страдания говорят нам, что мы все еще живы. Но чего стоит такая жизнь?
– Ну, подруга, гони деньги, – Итан выставил руку, сорвав куш. Я и пяти минут не провела в кабинете леди Шизика.
– Да иди ты, дурень, – злобно шикнула она, обнимая меня за плечи.
– А теперь послушайте меня. Верно говорю. Ваши мозгоправы ни черта не смыслят в излечивании душ. Трепом ее не вылечить.
Итан абсолютно прав. Я не хочу говорить. Не хочу думать. Мое желание – я бы легла на поверхность воды и пусть она уносит меня, далеко-далеко, на середину океана, где абсолютная тишина. Лишь тишина способна излечить душу. Рано или поздно, она отринет стоны, омертвеет и перестанет бороться за жизнь, обвиснув безвольным флагом.
– Ну и что ты предлагаешь, доктор умник?
– Танцы, – абсолютно серьезно заявил парень. Мы подняли на него взгляд. Одри – злой, я недоуменный.
– Нашел время для стеба, – подруга сердилась, стараясь защитить меня.
– Нет, Одри. Он прав, – Итан засветился, демонстрируя жестом «я же говорил!». – Я не хочу говорить об этом. Ни с кем. Даже с тобой. Прости, я просто не хочу. Хочу забыть обо всем.
– Только на танцах ты сможешь излить все страдания своей души. Значит так, подруга. У меня из Аргентины подвалил друг – Мигель. Преподает танго. Страстный мачо-красавец, но притронется – руки ему оборву. Сегодня вечером дает открытый урок. Так что, дамы, надевайте бальные туфельки, мы пойдем латать раны нашей прекрасной Золушки.
Я невесело улыбнулась. Кто бы мог подумать – я и танцы. Мне казалось, что мы не созданы друг для друга. Но, Мигель пояснил, что нельзя быть не созданным для танца. Танец – естественное состояние человека и его души. Только во время танца мы можем быть настоящими. Можем любить, ненавидеть. Можем показать все тысячи оттенков собственных эмоций и только нам выбирать, чем он закончится. Танец с партнером учит доверию и поддержке, взаимоуважению и силе, отваге довериться и ответственности оправдать доверие.
– Я бы оправдала его доверие, – Одри многозначительно поиграла бровями, глядя на нас с Итаном.
– Да ты пошлячка!
– Это да, – улыбнулась она, вставая в стойку с Итаном.
Поскольку на парные занятия по классике жанра мужчин ходит в два или три раза меньше, мне представителя сильного пола не досталось. Совру, если расстроилась. Напротив. От мужиков мне сейчас нужно держаться подальше. Но я рано радовалась. Мигель решил, что составит мне компанию и будет моей парой.
Меня стиснули в цепких аргентинских объятиях. Магнетизм латиноамериканского мачо полностью оправдывает себя. Жгучие черные глаза, в которых горят огни ночного города, черные смолянистые волосы, вьющиеся крупными кольцами и спадающие почти до плеч, кожа, познавшая вкус южного солнца и мышцы, искусно слепленные многочисленными тренировками. В небольшом зале, окруженном зеркалами, играло страстное танго, а от нашего преподавателя, одетого в обтягивающую белую майку и трикотажные брюки, исходила аура опасности и притона. Невообразимое сочетание.