Чуть позже они уселись за доской. Намжин играл черными. Это ничуть не беспокоило его. Он чрезвычайно самоуверенно, со свойственным ему нахальством, расставлял фигуры.
Яков чувствовал от него некую психическую энергию. Намжин держался немного надменно, с неизменно застывшим упрямым выражением лица. Он смотрел лишь на доску и ни одного раза не взглянул в лицо Якова. Оппонент явно пытался незримо воздействовать на соперника. Штольман наблюдал, как дальше будет действовать мальчик.
Намжин делал быстрые, уверенные ходы. Яков даже немного растерялся от этой самоуверенности. Китаец играл изящно, раскованно, решительно и уже одним этим выбивал боевой дух из соперника.
Яков ходил аккуратно, тщательно обдумывая каждый ход и не гнался за визуальными эффектами и молниеносными атаками. Он играл благоразумно. Надворный советник Штольман всегда славился умением просчитать вперед огромное количество ходов.
Начав заниматься шахматами довольно рано, он увлекся ими столь основательно, что это наложило отпечаток на его личность, определило некоторые черты характера. Яков научился логически мыслить, строить планы на много дней вперед, научился добиваться намеченных целей самым кратчайшим и эффективным путем. В разнообразных как служебных, так и житейских ситуациях Штольман умел молниеносно выбрать тактику поведения, просчитывая, как и в шахматах, ходы соперника.
Однако сегодня все эти качества не помогли ему. У Якова осталось катастрофически мало фигур на доске. Он, оценив ситуацию, преклонил своего короля, и закончил игру. Мальчишка снова выиграл. Однако Яков знал, что может у него выиграть, нужно лишь подобрать ключик в этому странному, алогичному и необычному сопернику. Было над чем подумать.
***
Сегодняшний день в столице Италии Виктор Иванович провел в суматохе и беспокойстве. А ведь еще недавно счастье казалось совсем безоблачным. Они с супругой провели два прекрасных месяца, путешествуя по всей Европе, чувствуя себя настоящими романтиками и даже немного молодоженами. Маша расцвела, расслабилась, очень похорошела. Казалось, у них начиналась совершенно новая необыкновенная жизнь, где Мироновы узнавали себя и друг друга с совершенно новой стороны.
Они бесконечно гуляли по маленьким улочкам больших городов, заходили во всевозможные магазинчики и кафе. Делая покупки себе, они не забывали и про Аннушку с Яковом Платоновичем. Дочке и ее супругу родители постоянно отсылали какие-то вещи, сувениры, отрезы тканей, кружева. Они надеялись, что посылки в целости и сохранности дождутся молодых на новом месте службы господина Штольмана. Выйдя замуж, Аня не перестала быть их горячо любимой дочкой, они скучали и постоянно вспоминали ее.
Маша часто сетовала на то, что их Аннушка не видит всю эту красоту европейской архитектуры. И где они были раньше, почему не вывезли ребенка в большое путешествие? Но потом супруга тут же утешалась, здраво рассуждая, что замужество для девушки важнее. Иногда она даже сентиментально всплакивала из-за разлуки с дочерью. Аня была их первым и единственным ребенком, и родители очень скучали. Каждое письмо, которое Аннушка отправила с дороги, было прочитано множество раз, каждую строчку, и каждый оборот речи мама с папой обсудили и, по большому счету, остались довольны. Дочка писала ласковые, светлые письма, господина Штольмана она очень хвалила и уверяла родителей, что лучшего мужа и представить невозможно. Писала, что он окружил ее заботой и вниманием, что путешествие хоть и не всегда проходит с комфортом, но она желает лишь такой жизни, рядом с любимым мужем.
- Похоже она действительно счастлива, Витя. - сквозь слезы улыбалась Мария Тимофеевна, а он как мог, утешал ее. Супруга в разлуке с единственной дочерью стала такой сентиментальной. Они обязательно встретятся! Несколько лет пролетят быстро. Может быть, они и сами отважатся приехать навестить дочку.
Супруги Мироновы не знали, что отправиться в гости пока не получится. Вмешались объективные обстоятельства.
В конце января дорогая Мария Тимофеевна, всегда такая активная и деятельная, вдруг начала сильно недомогать, ходить бледной и квелой. В голове поселились сомнения, что с ней не все в порядке. Маша начала буквально таять на глазах. На прогулках ее бросало то в жар, то в холод. От простых житейских хлопот у мадам Мироновой так колотилось сердце, что казалось оно сейчас выпрыгнет из груди. Доктор, слушая сердечный ритм, озабоченно качал головой и выписывал настойку. Рекомендовал покой. Прогулки стали даваться с трудом. Иной день Маша проводила весь день в постели, извиняясь перед мужем за слабость и предпочитая просто спать. Начались неясные боли. Маша совсем мало ела и сильно похудела. Виктор Иванович сходил с ума от беспокойства. Супруга сама ужасно грустила, ее сковала апатия. Своею безучастностью она хоть немного отгораживалась от страха, который внушала ей неведомая болезнь. Хотелось жить, но самочувствие было очень скверным!
Приглашенные доктора разводили руками, уповая на возраст обследуемой. Мол, месье, не обессудьте, после сорока лет все в руках божьих, заболеть может любой орган, что угодно, медицина не всесильна. Один из докторов, принимая во внимание осмотр, тщательную пальпацию живота и самочувствие пациентки, шепотом предположил быстро растущую опухоль.
Маша эти дни лежала, отвернувшись к стене и спала. Она осунулась, а под глазами залегли сильные тени.
Аннушке, разумеется, родители ничего не писали о своей беде. Дочка в дороге, у нее непростой период в жизни. Выбрав в качестве супруга господина Штольмана, она, живая и непосредственная, безусловно какое-то время будет притираться к его аскетичной и суровой натуре. Виктор Иванович от всей души желал им счастья. А они с Марией Тимофеевной проживут сколько им отмерено. Без супруги он и жить не хотел. Зачем?
Маша жаловалась на сильные боли, то в груди, то в животе. Грудь просто огнем горела, не дотронуться. По утрам у нее сильно отекало ее холеное, красивое лицо, а по вечерам - ноги. Сегодня ночью супруга от спазмов не смогла спать, тянуло низ живота, и она тихо плакала от ужаса, комкая одеяло и вытирая слезы краешком пододеяльника.
Виктор Иванович решил прямо с утра искать нового доктора. Самого лучшего. Дать отпор своей слабости, страху и отчаянию, прекратить уговаривать отнекивающуюся Марию Тимофеевну и срочно начинать лечение. Он просто заставит супругу поехать в больницу! У них еще полжизни впереди, скоро внуки родятся, не время сдаваться!
Их безмятежной жизнерадостной дочери в это время снился красочный, дивный сон. Будто в разгар лета они с мужем вернулись в Затонск. Большой дом Мироновых на Царицынской по-прежнему утопал в зелени. В саду чирикали птицы. Спасаясь от полуденного зноя, они сидели с мамой в кружевной тени их старой беседки друг против друга. Повзрослевшая, статная и красивая Анна и мама… Мама во сне была совсем другой, она изменилась. Всегда несколько чопорная Мария Тимофеевна была как будто на несколько лет моложе, чуть полнее, черты ее лица смягчились, а на губах играла нежная улыбка. Мама стала умиротворенной, расслабленной и мягкой, стала намного ближе по мироощущению и характеру к своей дочери.
На коленях у Анны сидел малыш и она гладила его светлую макушку, млея от большой, всепоглощающей материнской любви, иногда целуя его в затылок. Две женщины были словно подругами, вне времени и возраста. Мама переменилась, стала моложе. Анна стала другой, более взрослой. Теперь они породнились заново, стали равными. Словно не мать и дочь, а почти ровесницы. С похожими в своем здоровье и довольстве свежими, румяными лицами. В этом сне было столько эмоций, принятия и нежности, что Аня прослезилась от счастья.
Проснувшись среди ночи, она всхлипнула. Анна скучала. Мамочка…
Яков беспокойно заворочался во сне, притянул жену поближе, сквозь дрему награждая поцелуем в макушку.
***
Через несколько дней степи Монголии остались позади, караван вступил обратно на территорию России, пересекая границу страны с юго-востока. Путешественники оставили позади небольшие хребты и… снег неожиданно исчез почти совсем. Никаких метровых сугробов, лишь замерзший, обесснеженный темный рельеф. Очень ярко слепило солнце, было ветрено, воздух был сух и морозен.