Анна побледнела и беспокойно смотрела в окно, потом на собственные руки, в сторону, но только не на своего мужа. Здесь что, так и будет? - думала она. Ей стало страшно, но она стиснула зубы и промолчала.
Якову стало беспокойно от того, что Анна в очередной раз мысленно отгородилась от него, явно о чем-то размышляя.
- Не смотрите туда больше, пожалуйста. - сказал он.
Анна молчала.
- Что, Анна Викторовна? - немного резко сказал Штольман.
Анна покачала головой и вновь не подняла на него взгляда.
- Посмотрите же на меня! Эти люди преступники и заслужили наказание. Непонятно, почему они висят на общественном обозрении, это положено делать во внутреннем дворике тюрьмы, сегодня же их снимут. - сказал Яков.
Аня подняла глаза.
- Там была женщина, ее тоже повесили. Это так жестоко. И теперь она висит на всеобщем обозрении. - сглотнула Анна.
- То, что висит на всеобщем обозрении - это неправильно. А насчет суровости наказания я готов с Вами поспорить. Есть женщины не менее жестокие, чем мужчины. Кстати, ей дали выбор, сто плетей или повешение. Она свой выбор сделала. - парировал Штольман, сжав зубы.
Он умолчал о том, что от ста плетей, в большинстве случаев человек тоже умирает, но более мучительно, в обмен на небольшой шанс остаться в живых.
Супруга вновь отвела взгляд от него. О чем она теперь думала? Наверное о том, какие они тут жестокие люди и угнетатели невиновных!
- Анна Викторовна, Вам рассказать, что сделали эти двое? Уверен, сострадания у Вас поубавится. - зачем-то давил на нее Яков.
- Ах, оставьте, не нужно! - наконец сказала Анна и по ее бледному лицу с накатившимися горошинами слез Яков понял, что она и без него знает, что сделали эти люди.
А между тем преступление было жуткое по своей жестокости и безжалостности. Эти преступники убили целую семью.
Яков пожалел, что начал говорить с ней об этом прямо сейчас. Надо было подготовить как-то Аню заранее, или побеседовать позднее. Она бы все поняла. Зачем он вообще полез к ней с ненужными спорами?
Встреча с Карой вышла, что ни говорить, не внушающей оптимизм. У Якова мелькнула догадка - не нарочно ли вот таким иезуитским способом их решили встретить его новые подчиненные. Его таким зрелищем не проймешь, но вот Анна… Ведь знали, что с ним едет супруга.
Смеркалось. Еще издали Яков заметил яркие отблески огней — на главной улице рядом с часовыми пылал огромный костер, в зареве которого Штольман различил обугленные остатки сгоревших складов. Возле костра бегали безликие фигуры в арестантской робе, с факелами в руках, и несколько человек в парадных мундирах тюремных чиновников. А вот и официальная встреча нового начальника каторги. Ну сейчас он им задаст за такую встречу и слезы Анны Викторовны!
Один из тюремных чиновников остановился возле почтовой кареты и доложил, что в Каре все благополучно и идет своим порядком, в тюрьмах столько-то арестантов, столько-то больных лежит в лазарете, столько-то в отсутствии, бегах, и где они — неизвестно.
Для приема господина Штольмана все приготовлено. Дом для проживания освобожден. Личный состав ждет дальнейших распоряжений.
Анна Викторовна смотрела как Яков Платонович уводит человека в мундире в сторону и что-то выговаривает, кивая на нее. Ей давно уже было не по себе. Анне было неуютно и одиноко. Вокруг завывал холодный ветер, она стояла, начиная замерзать, но старалась выглядеть спокойно и строго, подобая обстановке.
Ей все было чужим. Ни одного знакомого лица! Хмурые люди, вечный ветер, бедная непритязательная обстановка и взгляды. Чиновники, арестанты, прохожие… Ей казалось, что все смотрят на них с Яковом, и взгляды эти были отнюдь не дружелюбными. Люди смотрели подобострастно и боязливо. И сам ее муж весь подобрался и выглядел строже чем обычно. Суровым. Казалось, Яков Платонович весь закаменел, надев на лицо строгую непроницаемую маску.
Как же она будет тут жить? Сможет ли она создать и сохранить в их маленькой семье атмосферу добра, любви и принятия? Будет ли сам Яков любить ее? А вдруг его служба окажется такой тяжелой, что он будет тяготится своей женой? Устанет и от нее, и от хлопот с нею связанных? Она смотрела на Якова Платоновича, и он казался ей совсем другим.
По дороге сюда он был мягким, добрым, постоянно улыбался и нежно целовал ее. Их путешествие на фоне суровой Карской действительности казалось волшебной сказкой, медовым месяцем перед долгими трудностями.
Сейчас же Яков Платонович выглядел совсем чужим и холодным. Аня никогда его таким не видела. Она постаралась взять себя в руки и не паниковать понапрасну, держать лицо.
Штольман из полученной в Сретенске телеграммы Варфоломеева сделал вывод, что на местных чиновников нельзя полагаться и лучше с самого начала быть от них независимым. Поэтому с самого начала он держался официально и сухо.
Встречающих проняло. Глаза чиновников беспокойно забегали, голоса стали подобострастными, движения суетливыми. Штольману не понравилось ничего из увиденного. Грязь, отсутствие дисциплины, помятые лица со следами беспробудного пьянства. Яков Платонович разозлился, твердо пообещав себе навести в этом диком уголке порядок. Но душа у него была не на месте. После долгой дороги увидеть на въезде в поселок висельников - это что-то из ряда вон, неудивительно, что Анне стало нехорошо.
Резиденция главной тюремной администрации находилась на золотом прииске Усть-Кара, в десяти верстах от Кары; там тоже было несколько тюремных зданий, где содержались каторжники, работающие на золотом руднике. Пятью верстами далее располагался еще один рудник — Верхняя Кара, также с мастерскими и тюрьмой. В каждом поселке на много верст вокруг тюрьмы и каторги. Хмурые неулыбчивые люди. Бедность. Мерзлая черная земля без единой снежинки.
Куда же они с Анной Викторовной попали? Одно дело читать сухие отчеты о каторге на бумаге, а другое дело было увидеть все это воочию. Серость и уныние.
Сможет ли Анна простить его, что он притащил ее сюда, в эту глушь? Не возненавидит ли она своего супруга? Когда Яков искоса посмотрел на нее, Анна стояла испуганной нахохленной птичкой и робко разглядывала окружающих.
Ну ничего, все образуется! - мысленно бодрился Штольман.
Раскисать было никак нельзя.
Выслушав встречающих, Яков изъявил желание немедленно ехать далее, к главной тюремной администрации, от сопровождения местных чиновников он отказался. Яков быстро раздал указания, обозначив сроки первой проверки. Наконец, супруги снова сели в карету почтовой службы и отправились еще далее, в Усть-Кару, на основное место службы Якова и туда, где для них был приготовлен дом. Большой багаж отправили вдогонку.
Супруги Штольман ехали около часа. Вечер выдался очень темным. Узкая дорога вела по берегу реки вдоль каменного обрыва. В провожатые Яков взял двух верховых казаков с факелами. Они с Анной опять сидели вдвоем. Слова не шли, оба обдумывали увиденное. Поговорить можно было и позднее. Наконец, Яков несмело взял жену за руку, напоминая о том, что он рядом, а она облегченно положила голову ему на плечо.
- Все образуется, вот увидите, Анна Викторовна. - негромко сказал Яков.
Анна против обыкновения молчала, и он опасался, что супруга находится просто в не проходящем шоке от увиденного.
В Усть-Каре их сегодня не ждали и большой дом, предназначенный для начальника каторги, оказался не совсем готов. Пришлось срочно искать ночлег.
Казак из сопровождения сообщил, что недавно недалеко от административного здания построили маленький домик. Чиновник, для которого он был предназначен, туда еще не переехал. В домике ночевали только двое сторожей. Это были мальчики, дети каторжан. Яков приказал ехать к этому дому, чтобы остановиться там на ночь.
Казаки разбудили сторожей, мальчишек лет четырнадцати, Петьку и Мишку.
Яков велел казакам занести в дом ручную кладь, дорожную постель и провиант.
- Готово, Ваше Высокоблагородие! - отчитался казак.
Анна быстро отыскала фонарь, свечи и самовар, чтобы по-домашнему поужинать. Она распорядилась отнести их дорожную постель в одну из трех комнат, из коих и состояло жилище. Супруги надеялись относительно комфортно расположиться на ночь и хоть немного отдохнуть перед завтрашним большим переездом в их новый дом.