Яков винил себя в произошедшем, что не предусмотрел, не смог сберечь и защитить. Все что произошло было напрямую связано с его службой. Значит, с него спрос вдвойне.
Неделя проходила за неделей, и вот уже последний месяц весны подходил к своему концу. Солнце палило вовсю, дел на службе только прибавлялось, а кусочек льда в сердце его принцессы никак не хотел таять.
Яков знал, что ответственен в этом прежде всего он сам. Кроме злой чужой воли в произошедшим он ясно увидел свои недоработки. Предателя в окружении следовало вычислить немедленно. Он составлял список возможных причастных, куда зачислил практически всех, кроме себя и Анны.
Проблема состояла еще и в том, что если в данное время “крот” спит и никак не проявляет себя то, и вычислить его не представляется возможным. Оставалось лишь наблюдать и ждать удобного случая.
Как оказалось, перемены в Анне заметил и Алексей Юрьевич. Яков неоднократно ловил его задумчивый и чуть печальный взгляд на своей супруге. Племянник понял, что здесь привычным балагурством делу не поможешь, поэтому прекратил в своей идиотской манере, раздражающей Штольмана безмерно, “смешить тетушку”. У него была пара неудачных попыток рассказать историю из жизни, но при его рассказах взгляд Анны становился совсем отсутствующим, и Алексей унял свои неуклюжие попытки.
Казалось, племянник заразился всеобщей серьезностью и выглядел едва ли не удрученнее, чем сам Яков Платонович. Если Штольману удавалось поймать улыбку своей ненаглядной, ответ на ласковый поцелуй или смущенный, чуть радостный взгляд, то Алексей натыкался на стену вежливого отчуждения.
Анна понимала, что племянник не виноват, но она не могла ничего с собой поделать. Старательно выполняя роль хозяйки дома, она закрылась ото всех, кроме мужа. В нем она всегда чувствовала любовь, опору и поддержку, согревающую ее даже в самый ненастный день. Супруг был для нее всем - другом, рыцарем и светом в окошке.
Яков усилил охрану, но быстро понял, что Анна не предпринимает попыток выбраться из дома. Ее кабинет пустовал, просители перезаписывались, ожидая выздоровления госпожи Штольман, а на стройке сиротливо хозяйничал архитектор Бондаренко.
Однажды днем, когда Яков, сосредоточившись, вновь работал с бумагами, швейцар принес ему телеграмму.
- Ваше Высокоблагородие! Срочная, заграничная! - с придыханием сказал служащий. Швейцар никак не мог привыкнуть, что начальнику каторжного района отправляют послания из столь экзотических мест.
Обычно подобного рода телеграммы предназначались Анне Викторовне. Мария Тимофеевна, разобравшись в быстроте и удобстве этого типа связи, присылала дочери одно послание за другим. Приходили Анне и пухлые конверты с письмами, и объемные посылки, но возможность отправить послание быстро и столь же быстро получить ответ очень привлекала госпожу Миронову.
Поэтому матушка Анны Викторовны, не смотря на высокую стоимость подобных сообщений, посылала одну телеграмму за другой. Анна добросовестно отвечала ей тем же. Яков был не против. Все, что угодно, лишь бы скрасить матери и дочери тоску друг по другу, и лишь бы любимая лишний раз порадовалась.
Однако на этот раз послание предназначалось ему. Яков развернул бумагу с текстом телеграммы.
“Господин Штольман, потрудитесь объяснить, почему моя дочь столь лаконично отвечала на крайние сообщения, а на последнюю телеграмму не ответила вовсе”.
Не смотря на беременность, которая, по слухам, должна украшать, укрощать и умиротворять женщину, Мария Тимофеевна была все такой же требовательной и подозрительной к мужу своей дочери.
Яков усмехнулся от тона телеграммы. Конечно, кто он такой, всего лишь надворный советник, обер-полицмейстер, начальник огромного каторжного района с соответствующими полномочиями, но для тещи он всегда будет мужчиной, укравший ее сокровище из родительского гнезда, и теперь она вынуждена мириться с этим фактом. Дуэлянтом и дамским угодником.
Яков Платонович не понимал этой подозрительности. Не съел же он тут Анну Викторовну! Холит и лелеет дочь госпожи Мироновой и, пожалуй, за полгода заслужил хоть немного доверия.
Он добросовестно передавал Аннушке все послания матери, а вот почему супруга отвечала все меньше, оставалось для него загадкой. Может быть, не последнюю роль сыграла в этом ее меланхолия.
Штольман старался как мог, и вот через несколько недель он заметил, что произошедшее в Сретенске начало окончательно отпускать супругу.
Чтобы взбодрить Анну, они много гуляли. Бывало и так, что супруги уходили из дома на несколько часов. Благо погода позволяла.
Их любимым местом был крутой холм над рекой. Сегодня река окончательно вскрылась, льдины ужасающе громко трещали, и их безжалостно выкидывали на берег бурные весенние воды.
Активные крикливые озерные чайки азартно летали над водой, выискивая корм на ее поверхности.
Яков дал Анне руку, и они вместе забрались на самую большую льдину. Жизнерадостно орудуя ногами, муж с женой чуть топали по льду, и он осыпался на острые речные камни сотнями острых кинжальных сосулек, блестевших на уходящем за горизонт солнце.
Анна приложила силы больше, чем нужно, азартно топнув. Бах! Большая часть льдины осыпалась россыпью кристаллов, и Яков едва удержал жену, чтобы она не упала. Он рассмеялся, крепко сжимая Анну за талию, и она рассмеялась тоже. Рассмеялась! И сама испуганно замерла, трогая свои губы.
Яков снял перчатку и провел большим пальцем по ее подбородку, и Аня рассмеялась опять. Смех ее звенел нежным колокольчиком, немедленно озаряя радостью бытия сердце мужа. Старая льдина все-таки осыпалась, не выдержав нагрузки, и супруги плавно осели на хрусткий тающий лед.
Яков хотел было встать, отряхнуть пальто себе и Аннушке, но она проворно притянула его к себе и жарко жадно поцеловала. Ее теплые губы стали вдруг такими требовательными и жаждущими, совсем как раньше.
- Я люблю тебя, моя радость. - тут же признался ей муж.
- И я тебя, Яшенька! - ласково объявила ему Анна, нежно гладя мужа по щеке.
Яков немедленно сгреб ее в охапку, и они целовались до тех пор, пока холод не начал настойчиво пробираться к их ягодицам.
- Пора вставать, - с улыбкой сказал муж, рывком поднимая Анну. - застудите свое драгоценное мягкое место.
Смеркалось. Яков шел, сжимая теплую руку жены, а она игриво оттягивала ее назад, заставляя его обернуться и вновь встретиться с ней взглядом, обещающим ночью самые жаркие ласки. Так они и добирались, переглядываясь и смеясь, до самого своего дома, встречающего их яркими огнями и жаром подтопленной печки. Совсем не обогреваться было пока нельзя - за ночь дом выстывал.
В следующую встречу с архитектором Бондаренко Штольман преобразился.
Архитектор отметил сияющий взгляд начальника каторги.
- Как Анна Викторовна? - спросил в очередной раз Илья Андреевич.
- К счастью, дело похоже пошло на лад. - улыбнулся Яков. - Илья Андреевич, у меня к Вам будет одна просьба, я здесь задумал одну вещь построить…
Когда Яков рассказал в чем дело, архитектор воодушевился. Первым делом нужно было нанести визит кузнецу и заказать длинные цепи с крепкими крупными звеньями.
Илья Андреевич добродушно улыбнулся, обдумывая необычное задание. Кто бы мог распознать в чопорном и строгом немце такого романтика! Надо своей Лизоньке будет рассказать, ей идея тоже понравится.
Аннушка с небольшим опозданием достала летние платья, вновь стала затейливо причесываться, наконец обратила внимание на колосившуюся на подоконниках рассаду, к ней вернулся аппетит и хорошее настроение. Она с любовью провожала мужа на службу и с радостной улыбкой встречала его по вечерам. Их ночи вновь стали яркими и неистовыми, а не спокойно-томными, какими они были несколько недель кряду.