- И я помню! - согласилась любимая. - Первый поцелуй был незабываемым.
Она отняла его руку от лица и мягко коснулась губ мужа поцелуем.
Дальше смотрите! - распорядилась Анна.
Она быстро пролистала еще несколько изображений, не дав толком рассмотреть, хотя, без сомнений, на рисунках был изображен он.
- Вот это я очень люблю! - Аня открыла тетрадь на изображении собственной гостиной. На этом рисунке Яков вполуха слушал обращенного к нему мужчину, это был младший Миронов, и не отрывал любующегося взгляда от предмета своего обожания… Да, он помнил этот момент, Анна играла с Антоном Андреевичем в дуэте.
Штольман в восхищении выдохнул, но драгоценная быстро захлопнула тетрадь.
- И не просите, не подарю! - засмеялась она. — Это мои самые светлые воспоминания и самые личные. Моя сокровищница.
Она ревностно прижала тетрадь к себе.
- Девичьи грезы… - обдумывал Яков новое выражение супруги. - А ведь действительно грезы, потому что сегодняшнего счастья могло бы никогда и не случиться.
Какой же он, ничего не понимал. Все сомневался, переживал и не смел надеяться. Анна в это время его предметно рисовала, с таким бесхитростным и искренним обожанием.
- А зачем Вы рисовали? - улыбаясь, разглядывал Штольман супругу.
- Я скучала по Вам. – просто призналась Анна. - А здесь, в тетради, Вы были только моим, можно было посмотреть и даже поцеловать украдкой.
- Поцеловать? Анна Викторовна! - изумился и рассмеялся Штольман. - Вы моя проказница!
- Однажды эту тетрадку увидела мама. Она ничего не сказала, я сама догадалась, по ее суровому оскорбленному лицу и серьезному утреннему разговору. Меня тогда в очередной раз попросили не ходить в участок. – с трагическим видом поделилась Анна и совершенно несерьезно хихикнула.
- Все больше понимаю предвзятое к себе отношение Марии Тимофеевны. За одни только такие взгляды на барышню можно на дуэль вызывать. - усмехнулся Штольман. - Я был не прав!
— Это в чем же? - вопросительно подняла бровки Аня.
- Во всем! - отрезал Штольман, не желая ни в чем признаваться, что смотрел, невольно искушая невинную барышню и искушался сам.
Зачем сейчас нужны слова, когда самая лучшая женщина на земле волнительно сдавливает ему бедра и доверчиво льнет к нему спиной?
Аня вскочила с колен, чтобы убрать тетрадку.
- А для Вас у меня кое-что другое задумано. - она вытащила из шкафа край рамки с натянутым холстом, однако с таинственным видом тут же затолкнула его обратно. - Обещаете не смотреть заранее?
- Обещаю, дорогая. - шепнул муж, не сводя с нее пристального взгляда. Он шумно втянул воздух.
Яков подошел, чтобы аккуратно расстегнуть пуговки ей на платье, намекая тем самым, что они и так засиделись.
- Отдохнуть Вам нужно, Анна Викторовна.
- Да я не устала! - зарделась от поцелуев в шейку любимая. - Я бы еще порисовала. Портрет, знаешь ли, Яша, сам себя не нарисует.
- Зато я устал! - вздохнул Яков.
- Устал? Сильно? - беспокойно вгляделась в его лицо Анна.
- Мне срочно необходим отдых. Нам необходим. - с улыбкой подтвердил ироничный супруг и решительно начал стягивать с нее платье.
Анна лишь повела плечиками и подняла руки, чтобы помочь ему.
Его сильно возбуждала ее ласковая податливость даже после небольшой размолвки. Аня с улыбкой отдавала ему себя, стремясь этим показать, как сильно она его любит. Что и говорить, Якова близость всегда успокаивала, вселяла уверенность в чувствах жены. Было странно, нелогично, но он так чувствовал, а Анна, слава Богу, его понимала и принимала таким, какой он есть.
Ане нравилось нетерпение мужа, его уверенность в своих действиях и некоторая уважительная властность. Прояви она характер, он бы, бесспорно, остановился, но ей не хотелось, чтобы он останавливался. Это было так волнительно, знать, что ты настолько желанна. Яков хотел ее, и молчаливо требовал себе вот прямо сейчас, немедленно. Аня вздохнула от особенно чувственного поцелуя.
Он собственнически прижал ее одной рукой к себе, а другой на ощупь вытаскивал шпильки из волос, чтобы нетерпением погрузить свои пальцы в шелковую густоту волос.
Много позже, глубокой ночью, Яков по обыкновению проснулся и лежал, рассматривая нежный профиль спящей жены. Он думал о ней.
Анна, будучи еще совсем неопытной барышней, совсем не боялась любить и делала это от всего сердца. Не боялась боли отвержения.
Он, бывало, уходил от нее с насмешкой, закрываясь и защищаясь даже больше, чем нужно. Аня ни разу не обидела в ответ.
Он делил постель с другой, пусть у него были свои мотивы, но она в это время так доверчиво любила его. Даже рисовала тайком, оказывается. Не страшно Анне было влюбиться настолько, что ее девичье сердце могло разбиться вдребезги.
Он бы и не разбил никогда, слишком оберегал ее. Но если бы знал, как сильно барышня влюблена, относился бы бережней вдвойне. Однако она молчала. Такая нежная, но такая сильная девочка. Анна все делала смело, наотмашь. Любила, ждала, надеялась. Научится ли он когда-нибудь также? Любить настолько отважно, чтобы не ждать и не требовать от нее безусловной взаимности. Так ли он благороден, как Анна? Отпустит ли его вот это беспокойное собственничество? Наверное нет. Он мужчина, он защитник, и его любовь другая - пылкая, жгучая и нетерпеливая. Он не потерпит ни охлаждения, ни разлуки, ни соперника.
Если бы он зимой в начале 1889 года увидел такой портрет, написанный ее рукой, он бы не поверил. Или же поверил бы и сошел с ума от счастья и невероятно волнительного предчувствия большого и светлого жизненного пути рядом с единственно нужным и дорогим человеком.
Он обнял спящую жену покрепче, и был награжден теплым полубессознательным поцелуем в висок.
(Некоторым кажется, что Яков другой, не настолько беспокойный собственник, но помните, что я пишу о Штольмане первого сезона, о таком ЯП, кто и Антона Андреевича рядом с Анной не всегда терпел, и не желал делиться своим сокровищем. Смешной)) Но такой он мне нравится больше, чем после казематов. Казематы его очень изменили, нравственно вырастили конечно, хотя куда еще, и состарили морально - прим.авт.)
***
Сегодня к госпоже Штольман на прием в тюремное управление пришла девочка-подросток, лет двенадцати, бойкая, глазастая.
- Можно, барыня? - кланялась она от порога.
- Надо говорить: “Госпожа Штольман” или “Анна Викторовна”. - втолковывал ей привратник.
- Идите, Иван Семенович, мы побеседуем с девочкой. - распорядилась Анна.
Привратник поклонился и ушел.
- Иди, не бойся. Как зовут тебя, милая? - спросила Анна.
- Сара, - улыбнулась посетительница и вздохнула, - я за батьку просить пришла.
“Отчим” - сразу пришло Ане знание. - хороший, не обижает, любит как свою.
- Батька у меня толмачом при тюрьме служит, языки знает, англицкий, монгольский, русский, вот только он не каторжник, а с каторги его отпустить не хотят. Плут он, говорят, и врун, каких поискать. А батька у меня никогда не врет!
Аня чувствовала, что девочка говорит ей правду, и позволила рассказать той историю своего отца-каторжанина. Сарочка говорила бойко, людей она не боялась.
Значит мама с папой хорошие, добрые люди. - подумала Анна.
- Батька был на войне с турками, много воевал, попал в плен. Все его товарищи, кроме одного офицера, погибли. Он это точно знает, потому что его для этого и пощадили, чтобы он трупы похоронил. После взяли его конюхом работать, да вместе с лошадьми продали в рабство персу. Потом батьку перекупил англичанин, с которым они много путешествовали по миру. Однажды батька услышал русскую речь от незнакомцев и сбежал за ними, больно по родным местам тосковал. А когда до русской деревни дошел, не поверили ему. Батька попросил показать, в какую сторону ему до дома идти, а местные сказали, что каторга твой дом.
С тех пор он на каторге. Запрос в его деревню писали, пришел ответ. По церковной книге значится, что солдат в турецкую войну погиб. Больше никто разбираться не стал.
- А почему ты пришла за отца просить, а не мама? - спросила Анна, и сама же увидела ответ. Ей привиделась бедная, плохо обставленная комната, где за ширмой лежала сильно кашляющая женщина. У нее была скоротечная чахотка. Матери Сарочки оставалось жить несколько месяцев.