- Болеет она. - ответила девочка, опустив плечи. - плохая совсем. Одни мы с батькой скоро останемся. Поэтому помощи прошу. Он хороший, меня не бросит сиротой, его мамка просила.
- Я все проверю, Сара. - сказала Анна. Попрошу отправить еще запрос, чтобы разыскать того выжившего офицера, который знал твоего отца. Если найдется свидетель, то дело можно будет пересмотреть.
Она угостила девочку конфетами, которые всегда держала в столе для маленьких посетителей. Сара, приободрившись, выпросила у Анны еще новенький карандаш и бумагу, и воодушевленная, убежала к матери.
В это время Штольман был занят написанием докладной записки на имя полковника Варфоломеева. Он был весьма раздражен от того, что племянник, оказывается, давно проинформировал о контакте с Разумовским начальство. Варфоломеев дал Лебедеву разрешение на притворное сотрудничество с князем и порекомендовал до поры, до времени не сообщать об этом непосредственному начальнику. Объяснялись все эти тайны неприязненными личными отношениями между надворным советником и князем. Мол, Штольман будет против, и не сможет воспользоваться представившимся шансом узнать информацию об агентах английской сети.
Так что отправить племянника под арест сроком на месяц, у Якова не вышло. Лебедев же, по мнению Якова, наказание заслужил, прежде всего за самовольство, не говоря уже о моральной стороне вопроса. Однако, похоже, вопросы морали не интересовали ни полковника, ни Алексея Юрьевича. Яков призвал на помощь всю свою выдержку, чтобы не горячиться, а обдумать что делать с новыми объявившимися вводными в его игре против Разумовского. Пока на поле битвы с английской партией было временное затишье, но полковник сообщал не очень хорошие новости. Князь Разумовский планировал к концу лета отправиться морем в китайскую провинцию Мохо, в свои новоприобретенные владения. Республика Шалтуга, как называли эти территории золотоконтрабандисты и авантюристы всех мастей, граничила с Забайкальем. Это значило, что князь оказывался в опасной близости от Анны и мог предпринять попытку навредить ей.
Штольман тоже был не лыком шит, и уже наметил план действий. Он собирался под видом беглых каторжников отправить в Шалтугу своих людей. Они должны будут наняться на работы к золотопромышленникам, собирая сведения обо всем, что происходит в самопровозглашенной республике. Часть сведений Яков решил держать при себе, более не доверяя ни племяннику, ни начальству. К тому же в одной из поездок ему удалось завербовать повара Рупперта, который готовил пищу для самого правителя Шалтуги. Это был очень хороший козырь, о котором знал только он один, да сам Рупперт.
- Яков Платонович! - постучалась Анна в кабинет к мужу. Он отложил бумагу, перевернув ее лицевой стороной вниз.
Анна никогда не узнает об этих подробностях. Ни о Лебедеве, ни о полковнике, в очередной раз подставившего его.
- Входите, Анна Викторовна! - улыбнулся Яков. Здесь, в здании тюремного управления, супруга редко баловала его своим присутствием.
- Я к Вам по делу. - засмущалась она.
- Я не сомневался. - иронично усмехнулся Штольман.
Однако он закрыл за ней дверь и немедленно заключил в свои объятия.
Анна была в темно-коричневом строгом платье. На фоне темной материи единственной светлой деталью был кружевной белый воротничок, очень шедший своей хозяйке. Маленькое украшение - драгоценную брошку, она приколола рядом с воротничком, посередине. Аня не хотела надевать на подобного рода службу, связанную с благотворительностью, ничего изысканно-дорогого. Она чувствовала неуместность красивых нарядов в случае, когда по другую сторону от нее находились ее просительницы. Все эти женщины и даже дети, были людьми несчастными, испытывающими чрезвычайные жизненные трудности.
- Я правда по делу. - мягко улыбнулась Анна. Яков успел вдохнуть запах ее волос, перемешанный с ароматом нежных духов, и спрятал руки за спину. Он вздохнул, выравнивая дыхание. Просто Штольман был так рад видеть свою голубоглазую фею, единственно хорошее и светлое в этой серой действительности.
Внимательная Анна заметила вновь прорезавшиеся морщинки и усталый, тревожный взгляд.
- Все нормально? - спросила она, пытливо разглядывая его лицо. - Ну нет же?
- Служба. Не спрашивайте. - коротко сказал Штольман, дав понять, что подробностей не будет. - Рассказывайте лучше, что у Вас за дело.
Аня сосредоточилась на листе бумаги, что принесла с собой.
- Яков Платонович, есть каторжник, который уверяет, что на самом деле является участником турецкой кампании 1877 года, долго бывшим в плену. Ему никто не верит, но он настаивает, что знает фамилию и имя офицера, под командованием которого он служил. Вот только местность, откуда был тот офицер, каторжник не знает. Я понимаю, что определенный процент заключенных пытается выдать себя за других людей, надеясь избежать наказания. Но здесь другой случай. Я видела…
- Видели… - усмехнулся Штольман, впрочем, смотрел на жену столь ласково, что она и не подумала обижаться.
- Я видела детали его жизни. Он долго был в плену, там ухаживал за лошадьми. Его держали в рабстве. Потом этого человека, как умелого конюха, продали конному барышнику из Персии. Теперь его так и зовут здесь на каторге, Перс, словно в насмешку над его историей.
Штольман внимательно всмотрелся в сострадательные глаза Анны Викторовны.
- Я распоряжусь, чтобы мне доставили личное досье заключенного из тюремной канцелярии для ревизии. Может быть, и удастся помочь. Поищем офицера, о котором он говорит. - пообещал Яков.
- Город, где его искать я Вам, подскажу. Это Ковна. Офицер жив и здоров. - сказала Анна.
— Значит поиски пойдут быстрее. - пообещал Яков, убирая прядь волос ей за ухо.
***
После того как Анна ушла, благодарно улыбаясь мужу, Штольман приказал не только принести досье заключенного, но и привести самого Перса для допроса. Все-таки случай был вопиющий. Если все рассказанное каторжанином и подтвержденное Анной будет доказано, и в распоряжении администрации каторги будут необходимые для такого случая документы, то арестанта следовало немедленно отпустить.
Яков листал бумаги. На главной странице досье рукой Лебедева было выведено: “Рассказанное лживо от начала до конца”. Эх, племянник, племянник. Не хватает в Вас, Алексей Юрьевич, ни благородства, ни сострадания, одно самолюбование.
Обнаружился в досье давнишний запрос на место предполагаемого жительства Перса и ответ полиции: этот-де человек давно мертв, погиб на войне в 1877 году, так записано в церковной книге.
Да, по закону все сделано верно, у беглеца следы кандалов на руках и вид бродяги. Тем не менее повторный запрос на предполагаемое место жительства арестанта Алексей Юрьевич сделал. Ответ пришел отрицательный. Далее помощник копать не стал. Место жительства офицера, единственного оставшегося в живых Перс сообщить не смог, не знал арестант его. Но делать такую категорическую надпись на досье, лишая человека шанса добиться правды, Яков не стал бы. Этого делать нельзя было хотя бы потому, что не все версии появления беглого человека в каторжном крае были отработаны. Здесь же получилось так, что Лебедев при ревизии досье просто махнул рукой на каторжанина, не убедившись до конца в его виновности. Росчерком пера решил его судьбу на долгие годы.
Перс оказался крепким темноволосым арестантом с простой и благородной наружностью. Неглупым и стойким, с прямым добрым взглядом.
- Василий Игнатьевич, рассказывайте о своих злоключениях еще раз. - обратился официально и по имени начальник каторги к заключенному.
Арестант говорил так искренне и так ярко описывал пережитое, что Яков уверился: он не лжет. Весь полицейский опыт надворного советника подсказывал ему, что Василий Игнатьевич и правда был тем, за кого себя выдавал.