- Ну хорошо. Извольте. - коротко согласилась Анна и подала знак Татьяне, чтобы та принесла ей конверт.
Письмо было достаточно объемным и первым, что она увидела, развернув лист бумаги, был большой рисунок, выполненный красной тушью.
На нем была изображена круглая безоконная двухэтажная башня с расположенной на нижнем этаже мукомольной мельницей. Рядом были нарисованы рыдающие женщины в кандалах. Анна похолодела от нехорошего предчувствия. Изображение было подписано: “Топчак”.
На втором рисунке была нарисована все та же странная башня, только изнутри.
Прямо над мельницей, на втором этаже башни был спроектирован наклонный пол, который, едва на него ступали арестантки, тотчас начинал вращаться, приводя в движение ворот мельницы. Чтобы устоять на ногах, по всей видимости, женщинам приходилось бежать вверх по наклонной плоской поверхности пола.
Подумав, Аня поняла, что и остановиться пленницы башни не могут. Вход был расположен на половинной высоте пола, к тому же неподвижные перила не позволяли отступить назад. Те женщины, кто входил в дверцу башни, должны были все время подниматься в гору, все ускоряя шаг, подобно белкам в колесе.
Рисунки были сопровождены поясняющими надписями и просьбами.
Просим госпожу Штольман прислушаться и поверить нам, презренным арестанткам. В тюрьмах каторги творится настоящий произвол и беззаконие. Нас, несчастных женщин, мучают и унижают, заставляя по семь потов сгонять на этом дьявольском устройстве. Пожалуйста, заклинаем Вас, попросите супруга прекратить издевательства над нами.
Далее были написаны дни и часы, сколько человек подвергалось подобному наказанию. По всему выходило, что каждый день в башню загоняли по двенадцать-пятнадцать каторжанок молоть муку.
- Яков Платонович, что такое топчак? - подняла на него глаза Анна.
Супруг тем временем терпеливо дожидался, пока она ознакомится с посланием.
Штольман задохнулся, однако взял себя в руки, глаза его сузились, как бывало всегда, когда он искал разгадку к интересовавшему его вопросу.
-Дайте письмо, Анна Викторовна. - требовательно протянул руку он.
Анна отдала, внимательно наблюдая за мужем и ожидая его ответ.
Яков пробежался глазами по письму и сжал зубы. Лицо его напряглось.
- Я велю завести журнал, в котором будут отмечать, когда и от кого в наш дом приходят послания самого разнообразного рода. Признаюсь, я упустил из виду, что письма — это прекрасное средство манипуляции. И, что самое главное, не такое очевидное.
- Вы что и письма будете теперь мои цензурировать? - не поверила Анна.
- Нет, лишь приложу все меры, чтобы быть уверенным, что я не пропускаю в наш дом никакого безобразия, которое, по моему упущению, может попасть Вам в руки и навредить. - заявил Штольман.
Анна всплеснула от досады руками.
- Ну, положим, я могу отличить правду от лжи, - сказала Анна, пристально глядя на мужа.
- Правду можно подать под разным углом зрения. - покачал головой Яков. - Я это письмо забираю.
Алексей опустил голову, помешивая чай. Он был в смятении от тона и направления беседы. На его глазах такое произошло в первый раз. Так же все хорошо начиналось, и завтрак подали вкусный. Теперь родственники забыли о выставленных с любовью угощениях и метали в друг друга молнии. Анна Викторовна поменьше, дядя побольше.
- Яков Платонович, так это правда? Топчак? - растерянно спросила Анна.
- Чистая правда. - мрачно подтвердил Штольман.
- Какое странное и обидное наказание. - ужаснулась она.
- Вы об этом, Анна Викторовна, недостаточно осведомлены, чтобы судить. - отчеканил Яков Платонович.
Завтрак был испорчен. Якову казалось, что она разглядывает его так, словно не узнает. Ему стало больно и холодно от ее взгляда.
- Вы полагаете гуманнее подвергать женщин другим физическим наказаниям? – едко поинтересовался он. -Так вот, если Вы не знали, пороть можно только мужчин. Для женщин существует только два серьезных наказания — это карцер и топчак.
- Но помилуйте, зачем вообще наказывать этих несчастных! - всплеснула руками Анна. - Я не могу поверить.
- За кого Вы меня принимаете? Это так Вы, супруга моя, обо мне думаете? - оскорбился Яков.
Анна опустила голову. Якову тут же сразу стало неловко за свой гнев.
- Способы и меры наказания прописаны во внутренних документах. - вздохнув, объяснял жене Штольман. - Не я их придумываю. К тому же, если все-таки желаете знать мое мнение, я считаю топчак весьма гуманным наказанием. Это не камни таскать и не тележку с горной рудой толкать.
Анна хватала ртом воздух, не зная, как ей быть с полученной информацией. Ее хорошенькое розовое личико вспыхнуло.
Яков абсолютно не понимал, как достучаться до супруги. Он продолжил:
- Здесь, в Забайкалье, несколько облегченная каторга. Ее условия считаются хорошими, особенно для женщин. Арестанток не так много, на весь каторжный район едва наберется всего пара тысяч человек. Большинство женщин отправляют на Сахалин. Вот там ужас. Даже не спрашивайте почему.
- Почему? - тут же спросила Анна.
Лебедев закатил глаза, страстно желая убраться с веранды подальше, только чтобы не смотреть на разворачивавшуюся драму. Тетушку было жаль. Он бы говорить правду не стал. Не для ее ушей все это.
- Да потому что им по жребию, или по выбору назначают мужей и селят семьями, чтобы они и их, рожденное на острове потомство заселяли каторжный край. - припечатал Штольман, добив супругу окончательно.
Анна растерялась. Она беспомощно крутила в руках чайную ложечку.
- Но в Ваших силах же какие-то наказания не применять? - с надеждой спросила она. — Это же унизительно для женщин. Их используют как лошадей. Это противоестественно, когда мужчины так издеваются над женщинами.
- Да противоестественно людей убивать и вести себя потом так, словно ничего не произошло! - возмутился Штольман.
Анна отвернулась. Ее лицо пылало.
Яков быстро встал, застегивая сюртук
- Вечером Вы остынете, и мы поговорим - сухо сказал он.
- А обед? - растерянно спросила Анна, изучая его рассерженное лицо.
- Я прямо сейчас уезжаю в Усть-Кару на рудник. Затем ко мне в управление должна нанести визит депутация иноверцев, очень просили принять. - с кажущимся безразличием перечислил Штольман.
Анна промолчала.
- Хорошего дня, Анна Викторовна! - кивнул он и стремительно вышел, не дожидаясь ее ответа.
Он сел в экипаж раздраженным и несчастным.
Анне хотелось крикнуть мужу вслед, что ей жаль. Чтобы он не уходил так резко, ведь она не хотела ничего плохого и обидеть его не хотела! Но Анна сдержалась. Кричать и бурно выражать свои чувства на глазах других людей было недопустимым. Она потерпит.
Эх, Яков Платонович, куда же Вы. - подумал племянник. - Обижаете Вы сейчас Вашу драгоценную.
Оказавшись на воздухе, проехав пару сотен метров, Штольман тут же остыл. Ну не злиться же в самом деле на свою вторую половинку! У нее такое горячее сердечко, а он, раздражаясь и злясь, обижаясь не смог объяснить, в чем она ошибается.
Яков пожалел, что оставил жену одну на целый день, растерянную и опечаленную. Он в очередной раз нелепо взбрыкнул, потому что ему казалось, что еще чуть-чуть, и она наговорит ему множество неприятных вещей. Расскажет, какой он нехороший человек… Хотя, возможно, она и права. Он стал черствым. Анна всегда жалела даже самого отъявленного преступника. В то время как ему было зачастую совершенно не жаль. Они все получают наказание по своим заслугам. Однако это не вина Анны Викторовны, что она не понимает местных реалий. Так зачем же он злится на нее? Зачем он сейчас так сердито охолодил ее?
Анна не читала сотен личных досье этих прелестниц. На каторгу попадают отъявленные злодейки. Тех, кто попал в Кару волею судьбы и желающих искупить совершенное, таких арестанток видно сразу, они совершенно другие. Именно таких женщин и видела Анна в Каре. Хороших работниц. Исправляющихся женщин переводят в вольную команду, и каторга проходит для них с серьезными послаблениями. Отъявленных злодеек, а таких не мало, за ворота тюремного палисада не выпускают.