Алексей старался не слушать доносившихся до него ругательств. Он молча уволок родственницу в экипаж.
Обратная дорога прошла почти в полном молчании. Выходка Анны Викторовны настолько шокировала племянника, что он не нашелся, что сказать. Алексей разглядывал Анну словно в первый раз. Он помнил, конечно, обстоятельства их знакомства, вызов, брошенный ему при поиске картин у Третьякова. Самое главное, Алексей помнил, как нашел Анну Викторовну в нищенском одеянии, отброшенную взрывом, у разрушенного дома бомбистов. При тетушке тогда оказались ценные документы и револьвер.
За прошедшие полгода ему начало казаться, что те выходки совершила какая-то другая женщина, а не эта благодушная фея, которая с радостью заботилась о нем. Этой Анне он улыбался, рассказывал истории, чинил ее пианино. Эта фея нуждалась в защите, и они вместе с дядей оберегали ее как могли.
Кто же сейчас перед ним? Алексей не знал, что сказать, так тетушка обескуражила его.
- Как Вы себя чувствуете? - наконец нашелся он.
Анна потупилась. Благовоспитанная фея вернулась. Надолго ли?
- Хорошо. - вздохнула она. - Только нужно привести себя в порядок. Зато теперь я знаю, что была неправа. Вы простите меня.
Алексей покачал головой.
- Я прощаю конечно, но… не нужно так пожалуйста со мной. Я переживал.
- Мое предложение оставить меня без подарка в силе. - невинно предложила Анна. Откровенно говоря, она не чувствовала за собой особой вины, лишь неловкость за обман.
- Да я бы с удовольствием так и поступил, но… не могу по объективным причинам.
- Почему? - заинтересовалась Анна
- Потому что это кот. Обещает быть огромным, как и его родители. Кот живет у моего товарища и скорей всего стесняет его. - пояснил племянник.
- Вы решили подарить кота? Почему? - изумилась Анна.
- Потому что у Вас его нет. Кто мышей ловить будет?
На этот аргумент Аня не нашлась, что ответить. Котов Анна любила, но личного, домашнего, у нее никогда не было.
***
В кабинете начальника каторги стоял переполох. К нему, как и обещали, явились бурятские посланцы с дарами, однако такого действа Штольман не ожидал.
Дело в том, что губернатор Хорошхин собирался заставить служить все иноверческие народы Забайкалья в русской армии, планируя призывать молодых мужчин раз в три года.
Штольману эта идея не нравилась. Хотя бы потому, что она противоречила давним договорам, заключенным с туземными народами еще во времена Екатерины II. Согласно этим договорам, они добровольно присоединялись к России, но взамен русские власти оставляют им самоуправление и безраздельное владение своими землями.
Генерал-губернатор фон Кейзерлинг вообще отказался рассматривать проект губернатора Хорошкина, пока хорошенько не изучит этот вопрос. Он поставил перед начальником Нерчинского каторжного округа Штольманом непростую задачу - четко изучить представления о жизни, порядках и образе мыслей этих народов. Нужно было внимательно познакомиться с ними и по возможности объективно исследовать все относящиеся сюда проблемы.
Буряты жили специфическим родовым строем и отрывать молодых мужчин от самобытного уклада казалось Штольману затеей преждевременной, а то и вовсе опасной. Долгое время инородцы жили в мире и согласии с российскими властями, успешно осуществляли самоуправление и Яков затруднялся ответить, нужно ли коренным образом менять уклад их жизни. Интуиция подсказывала, что нет. Нужно было по меньшей мере предметно разобраться, как живут эти народы, организовать наблюдение за ними ученых, чтобы понять, можно ли вообще поставить славных представителей племени иноверцев под ружье.
Депутации бурятских старейшин такие идеи губернатора Хорошкина явно пришлись не по вкусу. Поэтому перед начальником каторги они пали ниц, умоляя принять их дары.
- Да вы встаньте. - поморщился Штольман. - что за средневековые порядки?
Воистину, чем дальше от Петербурга, тем экзотичнее местные реалии.
Яков знал, что единственными русскими чиновниками, с которыми часто сталкивались бурятские старейшины, были местные полицейские, осуществляющие дознание по редким уголовным преступлениям. Уж не по их ли поведению, депутация сделала вывод, что все русские чиновники продажны? Нужно было тряхнуть эти доходные синекуры.
(Здесь Яков мысленно язвит. Синекура - в средневековой Европе чисто административная должность в католической церкви, не связанная с пастырской деятельностью, заботой о душах прихожан)
Начальник каторжного района разглядывал визитеров. Разодетые в национальные одежды они, словно три волхва, держали в руках свертки, обернутые красными шелковыми хадаками (ритуальные шарфы).
- Господин Штольман, просим Вас сделать доклад губернатору Хорошкину, что наш народ к воинской службе не способен. - обратился к Якову глава депутации.
- Вы можете рассчитывать, что никакой несправедливости с вами не случится. - заверил Штольман. - Но нанести несколько визитов в ваше поселение мне придется.
- Господину начальнику каторги мы принесли ПОДАРКИ! - улыбнулся старейшина.
В кабинет к Штольману постучались, и младший помощник доложил:
- Господин Штольман, к Вам пришла Анна Викторовна.
Он так соскучился.
- Немедленно пропусти. - распорядился Яков. Вообще, все его подчиненные знали, что супруге можно к нему заходить во всякое время, но в приемной до этого времени находился Намжин, который и был в курсе всех вопросов.
Анна осторожно зашла в кабинет, и Яков расплылся в улыбке.
Словами не передать, как он был рад ее видеть.
Штольман с тревогой вновь и вновь всматривался в ее глаза, словно пытался убедиться, что супруга не разлюбила его за долгие часы разлуки, не разочаровалась, и вновь ему улыбается.
Анна действительно приветливо улыбалась. Она прошла и села за соседний стол, чуть в стороне от мужа.
- Так на чем мы остановились? - спросил он у депутации.
- На ПОДАРКАХ! - воскликнул старейшина.
В хадаках оказались деньги. Огромная куча денег.
Штольман крякнул с досады, пригласил старейшин и помощника к столу и приказал аккуратно деньги пересчитать.
В шелковых шарфах оказалось ровно тридцать тысяч рублей.
- Возьмите деньги. - обратился он к помощнику, - идите и сдайте в кассу на нужды Нерчинской каторги.
Слушая распоряжение начальника каторжного района, депутация заулыбалась. Лица их посветлели, а их предводитель и вовсе сиял торжеством.
- А теперь ожидайте в коридоре. - распорядился Яков Платонович.
Когда депутация вышла, Яков вздохнул и сел за стол писать бумагу. Из канцелярии был вызван переводчик.
Анна во все глаза наблюдала за происходящим, не понимая, что задумал супруг. Она помалкивала, памятуя об утренней ссоре.
Когда бумаги были составлены, делегацию вновь пригласили в кабинет.
Яков Платонович встал со своего места и сказал:
- Я очень рад, что буряты столь зажиточны, что могут делать такие подарки, однако ни я ни мои помощники подарки не принимают и вам следует это крепко запомнить.
Здесь расписка о получении мною тридцати тысяч рублей пожертвования на нужды нерчинской каторги от четырех бурятских дум. Деньги будут лежать в банке до разрешения порученного мне вопроса, и если вы еще раз попробуете подкупить кого-то из администрации, деньги будут от вашего имени согласно документу вручены по назначению. Если препятствий более не будет, то по выполнению мною задания генерал-губернатора, вы получите все денежные средства назад.
Посланцы вышли из кабинета начальника каторги весьма подавленные. Представление и попытка подкупа не удалась.
- Ну что, домой? - спросила Анна, помогая мужу собирать бумаги.
Яков остановился, собираясь с мыслями.
- Анна Викторовна, Вы простите меня за утреннюю сцену. - сказал Штольман, беря жену за локоть.
Ну конечно прощаю! - сказала Анна. - И Вы меня простите, Яков Платонович, за эмоции и глупость. Я была неправа!
- Вас не за что прощать. - покачал головой Штольман. - Вас просто обманули, воспользовались Вашей добротой.