Не помня себя от волнения, он выскочил в приемную, а затем в канцелярию.
- Где переводчик? - закричал Яков.
- Пошел в лазарет, Ваше Высокоблагородие! - доложил привратник.
Крикнув конвойным бежать за ним, он бросился в здание больницы. Пешком, закладывать пролетку было некогда.
Зверь больше не мог ждать. Улучив момент, Чернов открыл дверь палаты и бросился на худого изнеможденного мальчишку, выпивая последний его вздох.
В дверях появилась пожилая дама и он, бросив первую добычу, накинулся на женщину, нанося ей удары все тем же ножом. Он порезал этих двоих, словно волк беззащитных овец. Насладиться агонией жертв у него не вышло.
Совсем рядом раздался истошный женский крик, это закричала супруга господина Штольмана, увидевшая расправу.
Медлить было нельзя. Обезумевший убийца бросился на ее спутника - господина Лебедева и успел ударить того ножом, к своему разочарованию задев только по касательной.
Добраться до Анны Викторовны у него не получилось. Здоровяк боролся за жену начальника каторги не на жизнь, а на смерть.
- Стой! - закричали со всех сторон.
Чернова повалили, выхватили у него нож и связали.
Алексей полулежал, прислонившись к стене. Он был счастлив уже тем, что защитил Анну Викторовну, которая причитала над ним, аккуратно разрезая его рубашку.
Прибежавший доктор пытался спасти пожилую княгиню, но тщетно.
До раненого следователя никому, кроме нее, не было дела.
Яков Платонович сгреб в охапку жену, немного потряс для острастки и посадил на кушетку, запретив сходить с места и велев ждать, пока он освободится.
Доктор наконец занялся раной Алексея Юрьевича.
- Рана не опасная, отлежитесь несколько дней и можно выходить на службу.
Анне смотреть на сломленного Чернова-Моэстуса было страшно. Этот жуткий и жестокий человек рыдал, все тело его сотрясалось от душевного волнения, глубоко посаженные глаза метали взоры, в которых проглядывал тот самый зверь-убийца. Ей казалось, что перед ними и правда не человек, а дикий зверь. Чудовище.
Убийца рычал так сильно, что Штольман приказал поместить его в камеру для буйных, как совершенно особый случай.
- И смирительную рубашку пусть на него наденут. - распорядился Яков Платонович.
Алексея Юрьевича доктор оставил на ночь у себя в лазарете, чтобы понаблюдать и дать ему дозу обезболивающего.
- Морфий. Опасная вещь. - поморщился Лебедев.
- Только на сегодня. - кивнул доктор.
- Пойдемте, Аня! - поднял за плечи Яков шокированную супругу. Я отведу Вас домой. Об Алексее Юрьевиче позаботятся.
Анна начала всхлипывать. Ее колотил запоздалый озноб.
- Я говорил держаться от Моэстуса подальше! Опять не послушали. - возмутился Штольман.
- Я не знала, что он будет в лазарете. - покачала головой Анна.
Он завел ее в свой кабинет и налил чашку горячего чая.
- Как жалко старую грузинскую княгиню и ее сына. - всхлипывала Анна.
Яков присел перед ней, молча вытирая жене слезы платком. Что тут скажешь?
За годы службы он видел множество смертей. Психически больного человека не всегда легко вычислить. Кто же знал, что переводчик догадался присвоить себе чужие документы.
- Конечно, Вы не виноваты в том, что оказались в этот момент в лазарете, я зря отругал Вас.
Яков просто давал жене свое тепло и участие.
Слишком добрая и слишком чувствительная у него Аннушка. Ей было совершенно не место среди всего этого безобразия, но она неизменно оказывалась в гуще событий, получая очередную душевную рану. Как ее утешить на этот раз? Он обнимал ее, сцеловывая все соленые капли.
В кабинет начальника каторги постучались.
- Да кто там? Нас сегодня оставят в покое? - недовольно крикнул Штольман.
- Телеграмма, Ваше Высокоблагородие!
- Опять? - возмутился надворный советник, но дверь таки открыл и телеграмму взял.
Он посмотрел адресата.
— Это от Ваших родителей, Анна Викторовна.
Они читали телеграмму вместе. Яков обнял Аннушку, и ее тотчас перестало трясти.
Дорогие Яков Платорович и Анна Викторовна. В этот радостный день спешим сообщить, что у Вас родился брат, Иван Викторович Миронов. Мама и новорожденный чувствуют себя хорошо.
========== Неверная ==========
Дело бывшего начальника каторги Потулова двигалось совсем не так, как хотел Штольман. Между тем еще зимой были собраны все доказательства вины чиновника, продавшего весь провиант, предназначавшийся заключенным Нерчинского каторжного района. Чтобы скрыть следы преступления, Потулов без колебаний уничтожил мучные склады
с помощью большого пожара. Последующее убийство исполнителей только дополняло картину преступления. Казалось, расследование было проведено вполне качественно, сомнений в вине бывшего чиновника не было. Тем более в распоряжении полиции был живой свидетель - каторжник, избежавший после успешно выполненного поджога расправы начальника каторги. Он сам добрался до Иркутска и сотрудничал со следствием, опасаясь за свою жизнь.
В марте, по прибытию на Нерчинскую каторгу, Штольман продолжил заниматься этим делом, начав заниматься им еще в дороге. В частности, ему удалось выяснить, куда увезли весь провиант. Дело оказалось прелюбопытным. Оказалось, что Потулов, будучи в самопровозглашенной республике Шалтуга на отдыхе, в кампании богатых золотодобытчиков и самого правителя Шалтуги авантюриста Фашши в пух и прах проигрался тем в карты. Чиновника не выпускали из республики, испытывающей острую нехватку продовольствия, пока многопудовый груз с провиантом не поступил в распоряжение золотоискателей.
Доказательственная база была собрана, свидетели опрошены, но рассмотрение дела в суде подозрительно затягивалось. Требовалось ходатайствовать об отводе судьи. Теперь Штольману казалось, что Потулова хотят потихоньку выпустить, и тот с помощью своих богатых друзей рассчитывает скрыться за границу.
Яков Платонович не мог допустить подобного. Бог с ним, с Потуловым, если бы он просто был вором и взяточником. Но заключенные, в прямом смысле, голодали, болели цингой и были крайне истощены. Оставлять их вовсе без пропитания накануне суровой зимы -это чистой воды массовое убийство и уж кто-кто, а бывший начальник Нерчинской каторги Потулов это понимал как никто другой.
Яков решил сам ехать в Иркутск и проконтролировать, как движется дело и приложить все усилия, чтобы его не спустили на тормозах.
К тому же арестованного Моэстуса тоже предстояло этапировать в Иркутск для психиатрической экспертизы. Штольман не сомневался, что переводчика признают невменяемым. Он совсем потерял человеческий облик.
- Анна Викторовна, мне предстоит большая поездка. - сказал Яков, оказавшись наедине с женой.
- Опять? - огорчилась Анна.
Яков уезжал довольно часто, оставляя ее на попечение Алексея Юрьевича, и под охраной казаков.
Они вообще все время были в разъездах, то сам Штольман, то племянник.
- Мне тоже разлука с Вами дается нелегко, дорогая. Но что делать, служба.
Рана Алексея Юрьевича, полученная от рук безумного Моэстуса затягивалась плохо. Тюремный доктор объяснял это тем, что нож был грязный, ведь им до Лебедева порезали еще двух человек, один из которых был умирающим от тяжелой болезни.
Яков поцеловал жене руки.
- Я вернусь как только смогу, но поездка точно будет не быстрой - дней десять, не меньше. Радость моя, я бы непременно взял Вас с собой, но в этот раз не выйдет.
- Ну, раз не выйдет, буду Вас дома дожидаться. - ласково ответила Аннушка и погладила мужа по лицу.
- Мне ужасно не хочется расставаться. На душе кошки скребут. - сказал Яков Платонович.
- Не волнуйтесь так… не волнуйтесь! Все будет хорошо. - уверила Штольмана супруга.
- Я напишу Вам с дороги. - улыбнулся Яков Платонович. - и подарки привезу.
- Себя лучше привезите. Я буду очень ждать. - вздохнула Анна и запустила пальчики его в завитки волос на затылке.
Яков ласково прижался своей щекой к щеке жены, погладил ее волосы и прикрыл глаза от удовольствия.