- Да, маменька. - легко и покладисто согласилась Арина, а Елена Константиновна, глядя на дочь, в очередной раз задумалась.
Яков Платонович выделил время, чтобы помочь отобрать Петру Ивановичу личные дела заключенных. У начальника каторги лежали папки с именами тех, кого он выделил еще при личном общении. Это были люди не озлобившиеся, попавшие на каторгу не по злому умыслу, а скорее ввиду обстоятельств.
- Вот этих можете опрашивать и выбирать нам в дом конюха и кучера в одном лице. Все-таки пять лошадок в хозяйстве. - сказал Штольман и выделил родственнику пустующее место в кабинете.
Миронов засел за документы и быстро пригорюнился. Читать личные дела заключенных оказалось не так уж и легко. Особенно морально. Перед ним через страницы сухих отчетов проходили чередой людские судьбы, по большей части трагические. На втором десятке он захлопнул очередную папку. Как тут можно кого-то выбрать?
- Ну что, Петр Иванович, как успехи? - спросил Штольман, отрываясь от бумаг.
- Вынужден признаться, я в полной растерянности. - ответил Миронов.
- Мне тут приглянулся один арестант, - подумав, сказал Штольман.
Покопавшись в папках, он вытащил личное дело осужденного. Вот такой арестант, почитайте.
- Убийца? - удивился Миронов, бегло ознакомившись с делом.
- Убийца. - согласился Штольман.
Миронов начал читать обстоятельства совершенного преступления.
Боголюб Смирнов был приговорен к шести годам каторжных работ за убийство по мотивам кровной мести. Сам он был урожденным казаком из тех южных станиц, что располагались вплотную к персидской границе. В тех местах регулярно случались разбойные набеги то с одной, то с другой стороны. Бывало, враждовали между собой даже жители соседних сел, принадлежащих к разным народностям. Гоняли домашнюю скотину и лошадей, уводили в рабство женщин. Брат и отец Боголюба пали жертвами кровной мести со стороны соседей. Из всей родни уцелел он один. Для него всегда было делом чести отомстить за своих, и казак с юных лет был готов.
Само преступление произошло так: на рынке в одной российской области он встретил одного из своих кровников и не раздумывая заколол его кинжалом. Все произошло быстро, открыто, при свидетелях. Боголюб и не думал прятаться или отпираться. Его взяли под стражу, и вот в числе новой партии осужденных он прибыл в Кару.
- Я думаю вызвать его нужно, поговорить с ним. - согласился Миронов.
- Вот Вы этим и займитесь, Петр Иванович, если готовы. - кивнул Штольман.
Сегодня лавры самого усердного сыщика нерчинского каторжного района получила Елена Константиновна Хорошкина. Правда сама она этому была совершенно не рада. К великому волнению своему, она нашла то, что искала - компромат на дочку.
Как только Арина вышла из комнаты, кинув напоследок виноватый и боязливый взгляд на маменьку, губернаторша метнулась хищным коршуном к оставшимся полкам и быстро начала перебирать вещи.
Крик старшей Хорошкиной не заставил себя ждать.
Арина застыла перед отцом испуганным цыпленком и втянула голову в плечи.
- Ты что наделала, дочь? - тихо спросил отец.
- Я.. ничего… ни…чего! - от волнения Арина начала заикаться.
Прибежала разгневанная Елена Константиновна с пачкой писем в руках.
- Ваша дочь нашла все-таки приключения на свою голову! Позорить нас вздумала! Вы посмотрите, что она наделала! Мужчине любовные записки пишет. Тут и не одна, вон их сколько!
Губернаторша сунула письма отцу, а сама схватила непутевую дочку за отросшую за лето косу и потащила ее к дивану. Следом на испуганную барышню посыпались пощечины, одна за другой. В голове зазвенело. Арина плакала, она покраснела, нос от слез отек и перестал дышать.
- Вы то куда смотрели, мадемуазель Пегова? - возмутилась губернаторша.
- Елена Константиновна, я клянусь, барышня все время у меня на глазах была. Только почивать и отпускала от себя я ее. Все время занимала.
- Да если б это было так, смогла ли она бы такими непотребствами заниматься!
Отец в это время бегло читал переписку дочери с неизвестным молодым человеком. От письма к письму тон сообщений сменялся на все более и более откровенный. И, что самое главное, барышня сама проявляла инициативу. Ее адресат поскромнее был. Все было понятно и без пояснений. Позор то какой!
Наконец отец встал и дал хорошую оплеуху дочери.
- Безмозглая! Может сразу выгнать тебя, да за желтым билетом отправить? Тебе в самый раз будет. Где ты встречалась с ним? Отвечай! Я его из-под земли достану.
- Мадемуазель! Где Арина могла с ним познакомиться? - обратилась госпожа Хорошкина к воспитательнице.
Компаньонка ушла в глухую оборону, лишь повторяя, что Арина Владимировна была у нее на глазах и она ведать не ведает, как барышня так умудрилась.
Арина не хотела выдавать Алексея Юрьевича, ведь он ей ничего не обещал, очень обтекаемо про все говорил, писал осторожно, бережно так. Все повторял, что нужно подумать и не торопиться, писал, что она еще десять раз может передумать и пожалеть. Замуж не звал.
Какая же она дура! А вчера Дуня, молочница, сказала, что разлад в семье у господина Штольмана, и Алексей Юрьевич скоро уедет, наверное.
Губернатор Хорошкин забрал у жены пачку писем. Он встал, оправил мундир и велел готовить пролетку, чтобы ехать на приемку школы.
Свою беспутную дочь он оставит дома, не хватало еще с ней позорится. Какие ей женихи, в монастырь пора.
Но на приемку школы ему надлежало явиться. Очень уж он уважал то дело, на которое отважилась госпожа Штольман при поддержке своего мужа.
Когда Анна Викторовна рассказала ему о своих планах, Хорошкин очень проникся идеей, кинув клич по местным купцам. Денег собрали много, помогли закупить оборудование для пекарни и мастерских.
***
В кабинет к Штольману заглянул помощник.
- Ваше Высокоблагородие, к Вам тут арестант просится. - сказал он.
- Зови. - спокойно сказал Штольман и посмотрел на часы. Времени еще было достаточно.
В кабинет зашел пожилой каторжанин. Чернявый, малорослый, с большим носом на хитрой физиономии и очень быстрыми, несколько порывистыми движениями. Впрочем, одет был хорошо, в цивильный добротный костюм.
- Кто таков? - строго спросил Штольман.
- Адам Церетели я, Ваше Высокоблагородие! Служу писарем у начальника политической тюрьмы господина Маковского.
- И что же ты хочешь?
- Переведите меня в тюрьму, Ваше Высокоблагородие. Не могу я больше у господина Маковского служить!
- Что ж так? - удивился Штольман, - все, наоборот, из тюрьмы хотят в услужение уйти, а ты обратно.
Он крикнул дежурного, чтобы тот отыскал личное дело Церетели.
- Ваше Высокоблагородие, не один я поступил на службу, а с женой своей. Вместе с ней осуждены мы были за мошенничество, да вместе на каторгу пришли. Она у меня молодая, красивая. Измучился я совсем. Господин Маковский как мою Зару увидел, так и потребовал нас обоих в услужение.
Ушла от меня жена. Сначала экономкой работала, а теперь и вовсе госпожой живет у господина начальника политической каторги.
- Вот оно что. - покрутил ручку Штольман, - ну, а скучать не будешь? Вдруг вернуться твоя Зара захочет? Примешь назад жену?
- Да куда уж там, я-то принял бы, да там любовь такая, - махнул рукой армянин, - ребеночка они уже прижили, Наташеньку.
Яков Платонович подумал, что коль приключилась с господином Маковским такая оказия, то слуга Церетели и вправду со своими талантами начальнику политической каторги не нужен.
- Я поговорю насчет Вас, если все подтвердится, то вернетесь в Кару. У нас в управлении есть место писаря.
Яков вместе с Петром Ивановичем поехали домой за Аннушкой. Пролеткой управлял одобренный Мироновым кучер Боголюб, тотчас выписанный из тюрьмы в дом начальника каторги.
Анна встретила мужа в гостиной, прекрасная, как фея. Она улыбалась. На ней было новое платье из тонкого бархата, затканное цветами. Они вместе заказывали его у сретенских мастериц, взяв за основу иллюстрацию из одного итальянского модного журнала