Яков ворвался в номер. Анна явно провела здесь ночь, а после исчезла. На столе лежал листок с портретом Бриллиант и неизвестного. Штольман прочитал приписку, сделанную рукой жены: “Яков, я взяла твой револьвер…” Он в ужасе прикрыл глаза.
- Любимая, Анечка, где же ты… - подумал Штольман и, сжимая записку, выбежал из номера, на ходу крикнув служащему, чтоб запер дверь. Городового он забрал в департамент. Что толку с этого недотепы у “Малороссии”?
Лебедев заканчивал допрос Бриллиант, когда к нему вошел дежурный, крикнув:
- Взрыв, Ваше Высокоблагородие! В районе Морозовских бараков!
Дора, услышав о месте взрыва побледнела, глаза ее в ужасе округлились. Алексей Юрьевич велел увести задержанную, а сам с помощниками, городовыми и судмедэкспертом, помчался на место проишествия.
- Проснись, маленькая шаманка! - звал из тумана Анну улыбающийся раскосый лама в красных одеждах. - Духи опять навлекли на тебя неприятности! Не спи! Все перемелется..
Анна с трудом разлепила глаза. Всюду валил черный дым. И пахло отвратительно, чем-то паленым. В голове шумело. Над ней стояло двое городовых, и они с волнением разглядывали ее.
- Надо же, - сказал городовой, качая головой, - пять квартир вдребезги, никто не выжил. А на этой оборванке, ни царапинки. А ну ка, давай вставай, любезная, опросить тебя надо. - Городовые поставили Анну на ноги и отряхнули от налипшего снега.
- Ваше Высокоблагородие! - крикнул один из городовых Лебедеву, - тут убогая, вроде цела!
Алексей Юрьевич мельком взглянул на свидетельницу взрыва, поморщился и велел посадить ее в арестантский возок.
Анна лежала на свежем сене в возке и смотрела на серое небо. Двигаться и говорить сил не было. У нее болела голова и подташнивало. Хотелось пить. Анна с трудом соображала после пережитого волнения, но кажется, была цела. Поэтому, она просто лежала и слушала как суетятся городовые, осматривая разрушенный барак. Еще было очень холодно, и она начинала замерзать без движения.
- Хорошенькая, - сказал городовой, вновь подходя к возку, проверить, не сбежала ли задержанная. Он похлопал ее по карманам, и немало удивился, вытащив револьвер. Еще нащупал и выудил свернутые бумаги.
- Ваше Высокоблагородие! Тут, кажется, улики! - крикнул городовой.
Лебедев подбежал и оторопел, узнав в оборванке Анну Викторовну, свою новоиспеченную родственницу. Тетушку! Младше себя самого лет на пять. Однако он не подал виду, а отойдя на некоторое расстояние и подозвав городового, распорядился.
- Она точно цела? Везите ее в управление, - сказал он. В хорошую чистую камеру поместите, одиночную. Подушку дайте, одеяло, полотенце. И доктор пусть осмотрит на всякий случай. Я подъеду сейчас же, следом.
Он принес из своей пролетки плед и укрыл им Анну Викторовну.
- Я думала, Вы меня не узнали, Алексей Юрьевич, - сказала Анна, заворачиваясь в плед. Она не понимала, что делает Лебедев, и какими мотивами он руководствуется.
- Я сыщик, и узнавать людей моя профессия, - сказал ей Лебедев, - в камере приведите себя в порядок, а заберет вас оттуда вскоре супруг, тогда и побеседуем.
В полицейское управление был срочно вызван полковник Варфоломеев. Он был доволен оперативной работой подчиненных, перевернувших пол-Москвы. Часть заговорщиков была задержана, часть самоликвидировалась, подорвавшись на своих же адских устройствах. Еще одна боевая организация была практически уничтожена. На его столе лежал подробнейший список имен и псевдонимов участников.
Алексей Юрьевич Лебедев, протеже Штольмана, сидел рядом и, хмурясь, изучал попавшие к ним в руки, бумаги террористов. Они ждали Якова Платоновича для того, чтобы обсудить раскрытое дело.
Десятью минутами позднее, Штольман забежал в кабинет с посеревшим от волнения лицом, и с порога заявил, что его жена пропала.
- Здесь она, - мрачно потупившись, сказал Лебедев.
- Что значит здесь, - возмутился Яков, - где Анна Викторовна?
- Я запер ее. В лучшей камере. Она в порядке, и даже поужинала, - сказал ему племянник с нечитаемым выражением лица.
Штольман переменился, страх сменился возмущением, а затем и яростью.
Полковник Варфоломеев, подняв вопросительно брови, с интересом смотрел на разворачивающуюся драму с участием Якова Платоновича и его племянника. Они как раз выходили за дверь.
Едва скрывшись за поворотом, Штольман схватил племянника за грудки и заговорил, буквально выплевывая хлесткие слова:
- Послушайте меня, мне все равно что Анна Викторовна с Вашей точки зрения натворила. Не может она сделать ничего предосудительного. Если Вы еще раз позволите себе отнестись к моей супруге столь неуважительно, и проявите подобную вольность, Вы можете попрощаться и с родственными отношениями со мной, и с карьерой полицейского.
- Знаете что, уважаемый дядя! - Лебедев снял возмущенно руки Штольмана со своего сюртука. Я поступил так с Вашей супругой, потому что совершенно не понимаю, как мне с ней себя вести. Анна Викторовна ставит меня в тупик. Она вмешивается в полицейское расследование как и когда ее душе угодно. Вы знаете, в каком виде мы нашли ее сегодня? Она лежала без сознания в сугробе, отброшенная взрывом! Бог знает, во что одетая, с револьвером и украденными у бомбистов бумагами!
- Это не дает Вам никакого права так относиться к Анне, - отчеканил Штольман. Если не знаете как подобает вести себя с благородной молодой женщиной, Вы просто олух, Алексей Юрьевич. Сейчас лучше отойдите от меня на 5 шагов, иначе я за себя не отвечаю.
- Дядя, поймите, это не ее эпатажные выходки в галерее у Третьяковых, здесь Анна Викторовна могла сгинуть без следа и никто не нашел бы ее! - попробовал еще раз достучаться до Штольмана Лебедев.
- Ах вот оно что, - присмотрелся к племяннику Яков. - Вот где Вы ее заметили! А я все понять не могу, почему всегда приветливая Анна Викторовна, с якобы Вашей первой встречи, отворачивается от Вас. Что вы ей наговорили? Если не знаете, как себя вести с Анной, я подскажу - просто не подходите к ней, не разговаривайте, и уж тем более не прикасайтесь! Запереть в камере - как это вообще Вам в голову пришло! - прорычал на племянника Штольман.
Анну осмотрел доктор. Он заглянул ей в глаза, послушал трубочкой, проверил слух, осмотрел на предмет ушибов и дрожания конечностей. Не найдя ничего подозрительного, он велел ей хорошенько отдохнуть и выспаться.
Увидев ведро с водой и полотенце, Анна с наслаждением умылась. Никогда она не чувствовала себя столь запачканной и непривлекательной. Она перебрала косу, собрав на макушке довольно приличный аккуратный узел. Анна сильно надеялась, что выглядит сносно. Встречать Якова Платоновича в образе оборванки не хотелось. Она очень по нему соскучилась. Хотела поскорее кинуться к нему в объятия и прижаться губами к его теплой щеке.
Чуть позже ей принесли горячий ужин. Дежурный поздоровался, страшно смутившись чему-то, поклонился и оставил поднос на столе. Анна в одно мгновение съела похлебку, показавшуюся, ну очень вкусной, ломтики хлеба и яблоко.
Долго скучать не пришлось. Через какое-то время зашел ее муж, мазнув по ней изучающим внимательным взглядом, прищурился и, с абсолютно заледеневшим лицом, не глядя ей в глаза, посторонился, выпуская Анну из камеры. Он взял ее за локоть и повел в кабинет. Яков молчал, Анна молчала тоже. Они оба сердились. Анна была неприятно поражена столь неласковым приемом супруга.
Первым в свой кабинет нервным шагом зашел Алексей Юрьевич. Несколькими минутами позднее в полном молчании пришли Анна Викторовна и Штольман. Яков с каменным лицом посадил жену на стул против полковника, однако тут же передумал и переменил стул, пересадив супругу в мягкое удобное кресло. Анна, остро глянув на мужа, устроилась с максимальным достоинством.