Анна любила мазурку более других танцев, может быть потому, что очень любила музыку Шопена, а он написал несколько десятков мазурок.
Борис Петрович танцевал лихо, усердно. Было заметно, что он от души веселится, бойко подпрыгивая на променадах и ловко вытанцовывая фигуры. Лицо его покраснело. Не стоило ему пить много шампанского за ужином, - подумала Анна. Она едва поспевала за ним, стараясь держать танец в заданном партнером ритме.
Они встали в полукруг, дожидаясь своей очереди на исполнение фигуры, как вдруг Борис Петрович схватился за ворот рубашки, судорожно глотая воздух. Это произошло быстро и незаметно для окружающих, увлеченных танцем.
Проснувшийся в то же мгновение дар показал ей, в чем дело. Анна увидела сердце мужчины, хаотично отстукивающего абсолютно неправильный, непривычный ритм, сбиваясь окончательно. Ей стало ясно, что еще несколько мгновений, и он упадет на пол, скончавшись.
Анне нестерпимо захотелось спасти этого, в общем еще не старого человека, так любящего жизнь, и столь неожиданным образом завершавшего свой жизненный путь.
Аня решилась попробовать что-то сделать. Она быстро стянула перчатку и прижала руку к груди Бориса Петровича. Анна не понимала, что делает, ее руки сами на глазах творили настоящее чудо. Сильный жар прошел через ее пальцы, усмиряя разбушевавшееся сердце мужчины. Мгновение, другое, и расфокусированный было взгляд Бориса Петровича стал осмысленным, а его сердце, поначалу неохотно восстанавливающее ритм, начало мерно отсчитывать удары. Тук-тук, тук-тук.
- Отдохнуть Вам нужно, Борис Петрович, - участливо сказала Анна, и усадила его на стул. Промышленник удивленно смотрел на нее, а она на него. Им нужно было осмыслить, что сейчас произошло. Если Анна, в общих чертах, понимала случившееся, то ее партнер ужасно растерялся. Она перепоручила Бориса Петровича управляющему и отошла, на ходу надевая перчатки.
Анна не нашла Якова Платоновича, однако, заглянув в дамскую гостиную, забрала шубку и попрощалась с дамами, решив дождаться супруга в анфиладе.
Штольман встретил ее мрачным недовольным лицом.
- Что это было, Анна Викторовна? Вы зачем трогали промышленника? - возмутился супруг ее поведением.
Анна молчала. Что тут ответить на такой двусмысленный вопрос? Что сейчас не ответишь - все мимо, ибо провокация была заложена уже в самом вопросе.
- Да мне бы самой разобраться, Яков Платонович, - растерянно заметила она, - Борису Петровичу стало плохо, и я пыталась ему помочь.
- Странно, когда он выходил из зала, вслед за Вами, он был доволен и розовощек, как молочный поросенок. Велел кланяться Вам! - горячился Штольман. - Уверен, ему чрезвычайно понравились Ваши нежные прикосновения.
- Да что за фантазии! - возмутилась Анна, - Не смейте говорить обо мне подобное. Ей стало гадко, и она задохнулась от обиды.
- А Вы не ведите себя фривольно! - буркнул ей надворный советник, взяв своевольную супругу под локоток.
Анна была взволнована и тем, что она невольно сделала, и, самое главное, тем, что у нее, в результате, получилось. Она ясно поняла, что сегодня каким-то чудесным способом спасла человеку жизнь. Это надо было обдумать. Эх, жаль, что у дяди сейчас другие интересы и с ним не побеседуешь вечерком под светом канделябра. Ее муж был далек от мистики и необъяснимого.
Неужели она способна на такие удивительные вещи? Анна была захвачена произошедшим. От того, что Борис Петрович, как ревностно выразился Штольман “был розовым, словно молочный поросенок”, ей стало светло и радостно.
Пусть только Яков не злится! Нужно было как можно скорее прекратить нелепую ссору с мужем, ведь она его так любит и не хочет, чтобы Штольман сердился из-за пустяков.
Сев в карету, Анна сказала Якову самым, что ни на есть миролюбивым тоном:
- Яков Платонович, давайте прекратим сердиться друг на друга, ведь мы с Вами этого вовсе не желаем.
Но Штольмана так просто было не остановить. Яков уже рассердился, обиделся, и увидев мягко улыбающуюся супругу, решил, что ей все равно на его переживания.
Можно радостно бросив мужа, танцевать с молодым гвардейцем, можно трогать голой рукой наглого богатого идиота! А он, Яков будет молча смотреть. Штольман жаждал только ему понятной справедливости.
- Нельзя ли, Анна Викторовна, не танцевать со всеми, кто приглашает Вас? - спросил он быстро и недовольно.
- Нет, нельзя, это не вежливо, - спокойно ответила ему супруга, - это стандартный бальный этикет. Я не должна отказывать в танце без веской причины. Это неприлично и недопустимо. Что мне сказать пригласившему? Что я ужасно нездорова? Или правду, что Вы настолько не желаете отпускать меня, что готовы поставить в неловкое положение?
- Вы сегодня выглядели необыкновенно радостной, танцуя вальс, - продолжил колко Штольман, - не похоже, что дело было только в этикете.
- Хозяин раута и его сыновья, по возможности, приглашают всех дам, вовлекая в танцы как можно большее число гостей. - растолковывала Анна супругу ее взгляд на происходящее, но он лишь недоверчиво хмыкнул.
- Вам понравилось танцевать с Долгоруким, Вы просто светились! - возмущенно сказал Штольман.
- Да, понравилось! И что? Мы отлично танцевали, и я не вижу в этом ничего плохого, - обиженно сказала Анна. - Если Вы столь ревнивы, то можете вообще меня на балы не брать! Охотно буду сидеть дома, пока Вы развлекаетесь. Лишь бы вот так не ссориться.
- Я подумаю об этом, Анна Викторовна! - желчно сказал Яков.
Они опять молчали. Через какое-то время Штольман раздумал сердиться взял Анну за руку, но она уже надулась, и с негодованием вырвала у него пальчики.
- Вы все испортили! - со слезами в голосе сказала она, и отвернулась, сцепив руки в замочек.
Яков почувствовал себя несправедливо отверженным. Он с досадой вздохнул, но не стал спорить. У Штольмана сдавило виски легкой головной болью, и он поморщился. У него было очень много бесед за сегодняшний вечер, многое предстояло обдумать. Сегодня еще предстояло поработать, чтобы утром отослать свои предложения полковнику Варфоломееву. Якову бы работалось гораздо легче, если бы они с Анной не ссорились.
В меблированных комнатах к супругам сразу пришла горничная, она помогла мадам Штольман переодеться, снять украшения, разобрать прическу. Анна облегченно выдохнув после жесткого корсета, встряхнула кудри, надела пеньюар поверх сорочки, умылась и скользнула под теплое одеяло.
Яков сел за стол, разложил документы и принялся работать, сохраняя очень огорченный строгий вид, не глядя на супругу. Он сосредоточенно писал, быстро заполняя какие-то бланки.
Аня беспомощно сидела на кровати. Однако! У ней не было опыта подобных ситуаций. Мироновы практически не ругались, отличаясь завидным добродушием. А если и ссорились, то не обижались друг на друга, вот так, как Яков, не молчали. Они могли повысить голос, но когда гнев проходил, снова общались. А Штольман такой вредный! Как ей погасить конфликт? Она не виновата ни в чем. Отелло, как есть Отелло! - подумала Анна.
Она легла и, незаметно для себя, уснула, так и не придумав ничего, но сон был поверхностный, тревожный.
Через некоторое время Аня опять проснулась, отметив, что бумаги Яков уже собрал, свечи догорали. Он стоял в рубашке у окна и смотрел на фонари.
Анна не выдержала, встала, подошла, и сама обняла Якова.
- Вы никогда мне не верите, - вздохнула она. Самый близкий мне человек - и не верите. Говорите какие-то гадкие вещи. Как будто подозреваете в чем-то. А я Вам всегда только правду говорю. Сейчас, например, чувствую, как у Вас болит голова в районе висков.
Анна чуть приподнялась на носочки, и мягкими пальцами сжала его виски, изо всех сил желая, чтобы боль отступила.
- Теперь должно пройти, - вздохнула она.
Штольман пораженно молчал, глядя на нее. Аня немедленно рассердилась на него за молчание.
- Ну и стойте тут, - топнула ногой Анна, - доброй ночи! - Она быстро легла в постель, отвернувшись.