- Это что такое здесь происходит! - громко возмутился Штольман. Он хотел положить конец странному происшествию и выгнать хулигана, а заодно и его колоритных спутников найти, и тряхнуть хорошенько.
- Я ничего не делал, только побеседовал с Вашей дочкой, господин начальник каторги! Прошу простить меня! Не ругайтесь! - боязливо поклонился монах Штольману и быстро исчез.
- Эти монахи, Анна Викторовна, только что сошли с поезда на маленькой станции. Оживленно совещались. Увидев меня, убежали. Признаться, я в замешательстве. Похоже, они нас знают. Что от Вас хотели эти просветленные создания? - бровь Штольмана приподнялась от недоумения.
- Они наказали, чтоб я не мешала. - протянула Анна, - да, они сказали, что им нужен тот умерший лекарь.
- Цыбиков везет с собой тело учителя. Стоит предупредить его. - сказал Штольман.
Яков не успел уйти. В дверь громко постучались. Это был доктор.
- Господин Штольман! - горестно сказал Цыбиков. Меня вызвали к служащему багажного вагона. Гроб с телом Хамбо оказался вскрыт. Тело осквернено. От него отделена и похищена голова. Я пришел просить у Вас помощи.
========== Кто в семье главный? ==========
Если бы Анну спросили, нуждается ли сейчас доктор в защите, она почему-то ответила, что…нет. Это знание лежало на поверхности ее чувств. Значит, здесь есть какой-то намеренный обман. Но зачем вполне приятному на вид и в общении, скромному и воспитанному, доброжелательному Цыбикову вводить их с Яковом в заблуждение?
Штольман немедленно собрался в багажный вагон осматривать обезглавленное тело Хамбо. С этим тянуть не стоило. Проводив доктора из купе, он повернулся к кинувшейся было переодеваться из домашнего платья Анне, и цепко придержал ее за локоть. Она тут же поняла, без слов, своего Штольмана. О чем был этот останавливающий жест, и заранее насупилась. Сейчас он скажет…
- Анна Викторовна, нет никакой необходимости идти сейчас со мной. - ожидаемо заявил категоричный Штольман. - Я прошу Вас остаться. Учитывая Вашу впечатлительность, мне бы не хотелось, чтобы Вы смотрели на такие неприятные вещи как обезглавленный труп.
Ну конечно! Расследования мужчинам. Что там остается женщинам? Семья, кухня и церковь? - подумала Анна.
- Сон испортится! - добавил Штольман с иронией, по всей видимости с иронией к самому себе, ведь именно он не давал ей спать ночью, а не ужасные трупы. Однако в то же время в его голосе чувствовалась мягкая забота о жене. И решимость сделать по-своему.
Анна рассердилась. Она что, кисейная барышня?
- Яков…Платонович, я и пострашнее картины видела. Духи, знаете, они являются в том виде, и с теми же ранами и травмами, с которыми покинули этот мир. Зарезанными, отравленными, повешенными! - храбро сказала она, надеясь уговорить мужа.
- Анна, тем не менее я всегда давал понять, что Вам не место среди подобных зрелищ, и как мог, ограждал Вас от этого. Я не желаю, чтобы Вы соприкасались с ужасами. К тому же время позднее, да и одеваться Вам долго. Тем более, я все расскажу позже, как вернусь.
Аня растерялась. Опять Яков указывает на то, что ее место дома, если, конечно, их временное жилище можно так назвать!
- Но… я тоже хочу помочь. И могу. Вы же знаете, - попросила Анна. Она чувствовала, что разгадка практически у них под носом.
Яков покачал головой:
- Не сегодня. Я скоро вернусь. Ложитесь в постель, отдыхайте, Анна Викторовна!
Анна ощутила такую разницу между ними. Между ней, в сорочке и накинутом домашнем платье, кудрявой и простоволосой, и Яковом, все еще одетым в элегантный костюм, собранным и подтянутым. И ощутила себя уязвимой.
Он коротко поцеловал ее в губы, вгляделся в глаза, опасно прищуриваясь, будто предупреждая не своевольничать, и, убедившись, что Анна отступила, вышел за дверь.
Да, Яков опять повернул ключ в замке. Разумеется, из благих побуждений, чтобы ее не будить, когда вернется! И для безопасности!
Услышав, как щелкнул замок, Анна с досады провернулась на месте. Что это сейчас было такое! Яков просто стал несносен!
Аня думала о том, что дома свободы было, пожалуй, побольше. Родители почти не ограничивали ее. А если и ограничивали на словах, то не мешали тайком делать все, что вздумается.
Штольман, застав Анну на месте преступления, зачастую просто разводил руками, пасуя перед ее страстью к приключениям. Он ничего не мог поделать! Конечно, Яков Платонович мог ограничить ее доступ на место преступления, но расследования по делам убиенных были нередко практически единственным поводом для встреч следователя и барышни Мироновой. И Яков позволял ей вмешиваться практически везде, кроме походов в бордель. Злился, закатывал глаза, но пускал!
А сейчас она у него под боком и можно вот так не разрешить ей пойти с ним!
На супругу Якова Платоновича напала вечерняя хандра, и она неожиданно заплакала. Анна вдруг с ужасом поняла, что он теперь часто будет запирать ее и уходить. По делам, на службу или куда угодно. И Аня не сможет с этим ничего сделать. Штольман без обиняков прикажет сидеть дома, еще и нянек приставит, как будет возможность. Вот того же своего Лебедева. Тот скор на радикальные меры, и не будет церемонится. Анна еще не забыла как Алексей Юрьевич засадил ее в камеру дожидаться мужа.
Как там Яков сказал? “Спокойная счастливая жизнь молодой женщины!” - вспомнила она его слова за ужином Цыбикову, зло тряхнув кудрями с досады. Может быть, ей когда-нибудь захочется этой спокойной счастливой жизни, но пока - совсем не хочется!
А как она думала, будет после венчания? Штольман же всегда сердился, если она, при очередном расследовании, поступала так, как считала нужным. Думала, он вдруг переменится из-за того, что стал ей ближе?
Яков Платонович всегда давил авторитетом - в Затонске как главный следователь. Теперь как муж и опекун. У него даже больше прав стало. Да он специально не пускает ее, иррационально желая дать понять, что он главнее! Ух, как посмотрел на нее, прежде чем закрыть за собой дверь!
Анна вообще о такой проблеме не думала до венчания. Выходя замуж, она хотела лишь быть рядом со своим Штольманом. Вместе. Не разлучаться с Яковом надолго. Создать семью и любить друг друга. А то, что он будет делать вот так, вредничать и злоупотреблять властью, Аня не предполагала…
Нет, она вовсе не против его иногда послушать, и даже подчиниться. Штольман умнее, дальновиднее. Сколько раз он оказывался прав, сколько раз выручал ее из неприятностей. Но тогда почему ей сейчас так обидно?
Духи говорят с ней. Ей есть чем помочь, и что сказать. Но вот как? Каждый раз сбегать от него, как тогда, из окна участка? Но это же право, смешно, бегать от собственного мужа. И некрасиво.
Нет, сейчас другая ситуация. Сейчас Яков и выговорить ей не постесняется, все что думает. Раньше она могла не слушать, когда его несло. Развернуться и уйти. Или Яков сам уходил, чтоб не переходить границы, за которыми заканчивается дружба сыщика и барышни и начинается почти семейная ссора. А после венчания он переменился. Теперь Яков говорит все, что считает нужным, и доводит разговор до конца, каким бы трудным он не был.
Как было у ее родителей? Анна сквозь слезы усмехнулась, представив папу, не пускающего куда-нибудь маму. Это мама у них в семье верховодила. Это она могла настоять, чтобы отец куда-то не пошел. Высказывала неодобрение, если ей не нравилось, что он посещает, пусть по делу, одинокую соседку.
Иногда Анне хотелось защитить отца, чтоб мама не давила на него. Ей было неловко, когда Виктор Иванович пасовал перед супругой. Ведь мужской идеал - это мужчина сильный, независимый, делающий выбор сам, а не под нажимом жены. Папа и есть такой, просто на редкость великодушный. Бесконечно любя маму, он бесконечно прощает атаки на свои личные границы.
Но разве ей, Анне, нравилось, как мама ведет себя с папой? Мария Тимофеевна слишком давила на домашних, заставляя делать так, как хочет она. Аня в необъявленном конфликте с мамой за личную свободу выбрала путь недомолвок, недосказанностей, иногда и прямого обмана, вовлекая в него дядюшку. Она не хотела с мамой ссориться.