Часто Анна тоже хотела прошептать мужу на ухо что-то ласковое, и тогда она обнимала его, прижимаясь нежными губами к его уху. От ее слов любви Штольман замирал, будто не смея поверить, что эти слова все ему, и позже отдавал ей кратно больше, руками, словами, губами.
Ощущая как Яков настойчиво, но аккуратно проникает в нее, Анна не уставала удивляться, как чуток муж к ее неопытному телу. Ей было так хорошо, можно было смело довериться его ласкам, которых было ровно столько, сколько нужно. Аня блаженствовала и трепетала под его умелыми руками. Ее тело подстраивалось по мужа, вначале словно нехотя, но постепенно расширяясь и наполняясь под его пылкостью. Анна чувствовала каждой клеточкой, как важно ему в этот момент по-мужски взять ее, чтобы тут же, с благодарностью, восторгом, и любовью отдать себя самого, задыхаясь от нежности. Он заполнял ее своим семенем так трепетно, что Аня чувствовала, за этим кроется не только его мужское удовольствие. Это был его способ породниться с ней, подчинить ее себе, присвоить. Дать ей столько семени, чтобы оно превратилось в живое подтверждение его любви. Яков любил ее и желал от нее дитя. Он не говорил об этом, но она чувствовала это всем сердцем. В его прикосновениях, поцелуях, ласковых словах, страстных взглядах. И это тоже было счастье. Знать что тебя желают как прекрасную женщину, как мать будущих детей.
Яков заботился о ней, казалось больше, чем о самом себе. Но Анна сама позаботится о своем муже. Аня отдаст ему сторицей все его тепло, нежность, заботу, ведь ее Штольман, как никто другой, заслуживает участия. Он же получал до недавнего времени, несправедливо мало любви и принятия.
Иногда Анна в постели чувствовала его глубинный страх. Страх придавал нежности мужа некоторую торопливость и настойчивость, и даже, порой, жесткость, но он никогда не отпускал свои страхи настолько, чтобы забыться и стать вдруг грубым или неделикатным. Нет, все темные уголки души были надежно запрятаны где-то глубоко, лишь иногда показывая свои тени. Наблюдательная Аня видела эти тени и днем. Когда Яков становился беспокоен, измучен, подозрителен и желчен, когда был недоверчив, в первую очередь к ней, той, кого он любил всем сердцем.
Инстинктивно она понимала, что бороться с этим трудно, Штольман не пустит ее на эту глубину доверия, не похоже что даже сам Яков знает, о чем эта боль..лучше просто принять, надеясь что ее любовь утешит и излечит глубоко спрятанные раны. В моменты злости или сердитости он тоже нуждался в ней, даже больше, чем в моменты счастья.
Поздно ночью она почти всегда засыпала первая. Якова было так много, и он поражал ее сознание своими чувственными ласками так ярко, что Аня просто отключалась от переполнявших ее эмоций, засыпая в его объятиях, в полнейшей радости. Это счастье было похоже на прибой, на волны, накатывающиеся на берег, ласкающие песок и скалы. Укрытая одеялом, убаюканная его поцелуями, она прижималась к Якову посильнее и засыпала до самого утра.
Комментарий к Кто в семье главный?
Вопрос, поставленный в начале главы, скорее риторический.
Кто же в семье главнее, муж или жена?
Мы видим семью Мироновых и семью Штольман.
Мне кажется, Ане все-таки нравится, что Штольман именно такой - сильный. И он, видя ее к себе уважение и любовь, сам готов сложить часть полномочий. До поры, до времени)))
========== Екатеринбург ==========
Красиво, нежно и по-особенному душевно стучат колеса русских поездов, - думал Штольман. В Германии колеса стучат со звуком “вриль-шрапп”, так говорят немцы. А здесь, в России, как-то нежнее, “там-там”.
- Анна Викторовна, у англичан есть какой-то особый звук, обозначающий стук поезда? - спросил Штольман.
Анна улыбнулась:
- Есть. “Клик-о-клик”.
Все-то знала эта неутомимая любительница английского языка!
Наблюдая как Анна Викторовна ест за завтраком овсянку, Штольман, который пил лишь крепкий кофе, тихо заметил:
- Через 3 дня Рождество.
Он хотел, чтобы она еще улыбнулась. Анна спокойно и задумчиво смотрела в окно, на зоревую даль. От реплики Якова ее глаза стали веселыми и лучистыми. Она ласкала мужа взглядом, ничего не отвечая, потом пожала плечами и отправила в рот еще ложку овсянки.
Аня совсем забыла про Рождество. Еще несколько дней назад помнила, но поезд оказался совсем иным миром, и, казалось, время текло в нем по-особенному.
Яков хотел было пододвинуть ей поближе подставку со сваренным вкрутую яйцом, однако передумал, решив сначала его почистить для супруги.
Анна, наконец, спросила:
- Вы точно не хотите завтракать?
- Благодарю, нет аппетита, - улыбаясь сказал Штольман, подцепляя изящными пальцами яичную скорлупу.
В этом тоже они были разными. Он ел по чуть-чуть в течение всего дня, оставляя основной прием пищи на ужин. Бодрствуя ночью, Яков заваривал и пил свежий горячий чай.
Аня же завтракала, обедала и… редко ужинала, ограничиваясь чем-то незначительным. Впрочем, их взаимное желание быть рядом, заботиться друг о друге, приводило к тому, что они старались быть вместе и на завтраках, и на ужинах.
Штольман с едва заметной улыбкой наблюдал за Анной, но в какой-то момент весь подобрался, став серьезным. Он увидел, что к их столику направляется доктор Цыбиков с сыном.
Как бы ни была неприятна предстоящая беседа, Штольману нужно обозначить Цыбикову свои намерения.
Анна немедленно увлекла его сына Петю к себе за столик, принявшить по-женски заботливо хлопотать над мальчиком. Она посадила Петра спиной к мужчинам, чтобы он не беспокоился, наблюдая за отцом, а спокойно завтракал.
Яков увидел как супруга бросила на него просящий взгляд и сложила брови домиком, очевидно уговаривая его быть не столь строгим с доктором.
Милая, добрая Аня как всегда желала всех защитить.
Поезд торопливо стучал колесами по новеньким рельсам. Через час они прибывали в Екатеринбург. Их с Яковом дорожные сумки и чемоданы были собраны. Анна знала, что они проведут здесь почти неделю, прежде чем отправиться, опять же, поездом до Тюмени, а затем, на санях по бескрайним просторам Сибири. Все дальше и дальше от Затонска. Сам город ее детства стал казаться Анне неясным воспоминанием, затянутым дымкой. Слишком остро и по-новому воспринималась их теперешняя жизнь.
У Якова Платоновича в Екатеринбурге живет однокурсник, он служит на схожей должности. Яков почти сразу уедет с ним по делам службы и вернется аккурат к Рождеству.
Петя лопал с большим аппетитом оладьи, не ведая как тучи сгустились над его отцом. Аня присмотрелась к дискутирующим мужчинам. Сначала Яков был очень напряжен, сказал пару строгих фраз.
Затем обратился в слух. Цыбиков оживленно жестикулировал и, похоже, уговаривал. Через какое-то время Штольман расслабился, сказав резкие, но мирные слова.
Наконец они поднялись и вернулись к столу, за которым сидели Анна и Петр. Яков посмотрел на жену и успокаивающе чуть прикрыл глаза, показывая, что все хорошо и ей не нужно беспокоиться за судьбу этих людей.
Доктор Цыбиков вынул из кармана пиджака и отдал Анне обещанное рекомендательное письмо для Хамбо местного дацана с просьбой найти учителя для госпожи Штольман.
- Не пренебренайте моим советом, Анна Викторовна, это очень важно, - серьезно сказал он. Ваши способности требуют правильного с ними обхождения.
Алексей Юрьевич Лебедев приехал встречать дядю с супругой на домашних санях полицеймейстера, барона Александра Александровича фон Таубе. Однокашник Якова Платоновича и слышать ничего не хотел о гостиницах. Получив телеграмму и встретив Лебедева, он настоял, чтобы гости расположились в его просторном доме.
Как холостой мужчина брачного возраста Лебедев подозревал, что приглашение, помимо расположения полицеймейстера к Штольману, связано с наличием в доме девицы на выданье - сестры баронессы. Алексей Юрьевич за несколько лет взрослой жизни, по выпуску из училища, привык не раздавать авансов дамам, не танцевать на балу более одного танца с понравившейся барышней, и избегал двусмысленностей, связаных с женитьбой. 25 лет - возраст вполне молодой, и Лебедев не хотел обременять себя семьей, не чувствуя пока сердечной склонности. Он сосредоточился на службе. Впрочем, как мужчина темпераментный, ничего не значащие романы заводил регулярно.