Анна с необъяснимой тревогой развернула лист белоснежной дорогой бумаги с ароматом изысканного одеколона.
Письмо было написано красивым ровным почерком. На бумаге стоял вензель дома Разумовских. Оно гласило:
“Уважаемая Анна Викторовна, прошу прощения, что мне пришлось воспользоваться столь недостойным способом связи с Вами.
Господин Рябушинский любезно согласился на мою просьбу отправить письмо от своего имени. В противном случае, у меня были большие сомнения, что мое послание допустят до Вас.
Надеюсь все хорошо, Вы в добром здравии путешествуете по просторам нашей Родины.
Не скрою, иногда на меня нападает тоска вечерами. Я сентиментально вспоминаю моменты наших встреч и ожидание Вашего согласия на брак со мной.
Также надеюсь, что Вы не разочарованы касательства своего решения стать женой господина Штольмана. Во всяком случае, остаюсь Вашим преданным искреннем другом. Вы можете обратиться ко мне в любой момент, с любым затруднением или просьбой.
Вынужден просить Вас об услуге. Дело очень важное. Как Вы знаете, против Нины Аркадьевны заведено дело о шпионаже, но мне удалось похлопотать за нее, да и Высочайшая особа настроена благодушно. Обвинения в шпионаже обещают вскоре снять.
Однако Ваш батюшка, уважаемый Виктор Иванович, месяц назад решил защитить честное имя дочери, и подал жалобу на Нину Аркадьевну в связи с ее показаниями против Вас. Это еще один пункт обвинения. Санкция по нему не такая серьезная, но Нина Аркадьевна не может более находится в заключении.
Хочу Вам сообщить, она ждет ребенка, находясь уже на солидном сроке, и должна родить весной.
Прошу Вас, Анна Викторовна, проявить милосердие к бывшей сопернице и отказаться от обвинения. Я ждал, что господин Штольман, как лицо причастное к трудностям Нины Аркадьевны и опекающее Вас, сам похлопочет об этом, однако он не спешит этого делать. Мне кажется странным, что Яков Платонович регулярно осведомляется о ходе дела и ее самочувствии, и столь безжалостно игнорирует возможность помочь бывшей возлюбленной в таком пустяке.
Исходя из этих обстоятельств, я решил обратиться напрямую к Вам.
Если Вы намерены дать положительный ответ и отказаться от жалобы, поданной Вашим отцом, то мой поверенный в Екатеринбурге будет ждать Вас 23-24 декабря по адресу: Московский тракт, дом 35, господин Лагутин Федор Иванович.
По моей просьбе, документ уже составлен, Вам нужно лишь подписать его.
С глубоким уважением, князь К.В. Разумовский.”
Аня молча какое-что время смотрела на письмо. Мысли не шли. Лишь широко раскрылись глаза в крайнем изумлении. Секунда, другая, третья.. кошмар. Она потеряла возможность связно соображать. До носа все еще доходил аромат одеколона, резко ставшего неприятным. Анна вдохнула несколько раз, скривилась и опрометью бросилась из комнаты. Торопясь, она запуталась в юбках, споткнувшись о порог уборной, ее тут же вырвало, но, к счастью, не на пол, а в ведро. В ушах звенело.
На шум прибежала горничная Татьяна, увидев Анну, она бросилась помогать. Девушка держала волосы, чтобы они не запачкались, пока гостье было нехорошо.
- Ну что же Вы, барынька, здоровенькая же с утра были, может перегрелись в бане, а ли съели в дороге что нехорошее! - причитала она. Татьяна сбегала и принесла Анне воды.
Анна какое-то время сидела на полу в уборной, пытаясь прийти в себя.
Горничная довела ее до постели, уложив в постель. Лоб Аннушки мгновенно загорелся сильным жаром, и она взмолилась Татьяне оставить ее одну.
Перед глазами стояла пелена. Мыслить не получалось. Периодически Анна проваливалась в спасительное забытье.
Надворный советник Штольман в это сложное для супруги время, тоже был занят отнюдь не радостными служебными обязанностями. В сопровождении полицмейстера он осматривал окружную пересыльную тюрьму, где дожидались отправки на каторгу заключенные, по каким-то причинам задержавшиеся на этапе. Тюрьма была переполнена. Расчитанная на 800 человек, в действительности она вмешала в себя в 3 раза больше. Штольман осматривал камеры с грубо сколоченными нарами, для лежания на которых заключенным не полагалось ни постельного белья, ни хотя бы одеяла. Несчастные люди спали по очереди на досках, укрываясь своими грязными халатами. Без должной вентиляции, испарения грязных тел, больных легких и стоящих прямо в камерах ведер с испражнениями смрад стоял нестерпимый. Штольману не хватало кислорода, непривычный к тюремному духу, он через полчаса начал терять сознание, и полицеймейстер вывел бледного надворного советника на воздух, крикнув дежурным принести вина из аптеки.
Тюремная кухня также находилась в удручающем состоянии. В темном грязном полуподвальном помещении несколько полуголых от жара печей мужчин с угрюмыми лицами выпекали буханки ржаного хлеба.
Женские бараки были относительно чистыми. Женщин было меньше. Но Якова неприятно поразило большое количество беременных женщин, заключенных с младенцами и маленькими детьми. Фон Таубе пояснил - на всех этапах пересылки нравы стоят ужасные. Многие заключенные продают себя в обмен на вещи или продукты другим каторжанам, конвоирам. Печальнее всего участь детей, которые никому не нужны, включая собственных матерей.
Правительство никак не решает этот вопрос. Осмотрев пересыльную тюрьму, Штольман крепко задумался обо всем, что увидел.
Внезапно у него сильно заболело сердце. И от увиденных человеческих страданий, и от тоски по Анне. Он вспомнил об оставленной в Екатеринбурге жене и тревога начала съедать его. Вроде бы времени прошло всего ничего, а он с ума сходит. Как там его Анечка? Все ли у нее в порядке? Как она устроилась? Он сильно и, казалось, беспричинно волновался.
Терпите, господин надворный советник! - приказал он себе. Служба у Вас серьезная, а Вы совсем не можете сосредоточиться на деле, возвращаясь мыслями к супруге.
Впереди было еще несколько мест, куда им с бароном фон Таубе далее надлежало отправиться.
Анна проснулась через несколько часов. Жар спал. Однако после пробуждения реальность безжалостно вернулась, подкидывая перед оцепеневшей девушкой все те же вопросы.
Первый и самый важный. Кто отец ребенка Нежинской, неужели Яков Платонович? Князь определенно намекает на это. Если ее муж, то может ли он быть так жесток, что отвернулся от Нежинской?
Почему Яков, вне зависимости от того чей ребенок, не попросил Анну отозвать жалобу, как это сделал князь, заботясь о Нине Аркадьевне? Неужели ему не жаль ее?
В комнату постучались. К Ане зашла целая делегация посетителей, состоящая из супруги полицеймейстера, её сестры, прислуги и Алексея Юрьевича.
- Анна Викторовна, ну как Вы, душенька, - беспокойно спросила Ольга Владимировна.
- Да все хорошо, - улыбнулась Анна. - Думаю это переутомление с дороги. Вы не беспокойтесь, Ольга Владимировна, я сегодня полежу, отдохну, а завтра встану. Мне уже намного лучше.
- Может доктора? - спросила Наталья.
- Если завтра не станет легче, с утра позовем врача! - строго сказал Лебедев.
- Не будем мешать Анне Викторовне отдыхать, - сказала хозяйка, обхватив свой большой живот. - Если что-то понадобится, Татьяна будет заходить к Вам.
Посетители наконец ушли, и Анна села на кровати. Голова уже не шумела.
Аня похлопала себя по щекам, пытаясь мыслить связно.
-Соберись, Аня! Ты же не беспомощная барышня! - сказала она себе. - Можно попробовать что-то узнать при помощи дара.
Анна вскочила и в одной рубашке села за стол. Она зажмурила глаза, попытавшись сконцентрироваться.
Что спросить? У кого? Мысль пришла сама. Она решила попробовать аккуратно распросить еще не родившегося малыша.
Аня мысленно позвала, обращаясь к ребенку Нины Аркадьевны:
- Малыш..малыш, ты слышишь меня?
Душа ребенка безмолвствовала, будто не доверяя, и ответы не приходили.
Аня вздохнула.
- Малыш, я обещаю, я никому не скажу, и не сделаю ничего во вред. Это ведь ты плакал в моих снах? Малыш, отзовись. Она почувствовала тепло. Душа ребенка отозвалась.