Шавров сел рядом с Храмовым, тот толкнул лихача:
— Трогай.
Экипаж зацокал по мостовой, Шавров оглянулся, Анатолий Кузьмич стоял на краю тротуара и улыбаясь махал рукой…
Таня открыла дверь и повисла на шее.
— Куда ты пропал? У меня все пять раз остыло!
— Я не один… — сказал он, пропуская Храмова вперед. — Позволь представить тебе: мой попутчик, да я тебе рассказывал: Храмов, Юрий Евгеньевич.
— Очень рада, — улыбнулась Таня. — С нами обедать, хорошо?
— Не откажусь. — Храмов повесил пальто, огляделся: — По ордеру живете? Знакомая картина. Мы с Соней — тоже…
— Проходите, пожалуйста. — Таня вошла в комнату. Стол был накрыт белой скатертью, тарелки и приборы аккуратно расставлены.
— Довоенный парад, — улыбнулся Храмов. — Куда прикажете?
— Прошу вас, — Таня поставила еще один прибор. — Возьми стул на кухне, — повернулась она к Шаврову.
Юрий Евгеньевич проводил его взглядом, улыбнулся:
— Третий день законного отпуска, — объяснила Таня. — Вам положить селедки?
— С удовольствием…
Вернулся Шавров, придвинул стул:
— Прошу… Где служите?
— Я не служу, — спокойно сказал Храмов. — Я борюсь…
— С кем? Или против кого? — улыбнулась Таня.
— С большевиками, — все так же спокойно продолжал Храмов, — против их деспотизма.
— Если это шутка… — Таня встала.
— Это не шутка, — покачал головой Храмов. — Сергей Иванович знает: я жил тихо, никого не трогал. За то, что в октябре семнадцатого я выполнил приказ законной власти, меня незаконная власть отправила в лагерь. То, что я увидел по выходе, убедило меня: большевиков нужно свергнуть, и как можно скорее… Сядьте, сударыня, я не шучу, повторяю вам… — Храмов положил около своей тарелки кольт.
Таня смотрела на Шаврова странно, он не мог понять — то ли презрительно, то ли безразлично…
— Сейчас мои товарищи берут на Казанском вокзале рухлядь… — Храмов улыбнулся. — Ее там на сто тысяч золотом. На Западе недополучат эту рухлядь, Советы недополучат хлебушка… Значит, худо-бедно, вымрет еще сто тысяч ублюдков. А мы получим оружие, и еще положим сто тысяч… А Бог даст — и много больше… — Храмов протянул Тане свою тарелку: — Если не трудно — еще селедки. Очень хороша.
Таня не пошевелилась. Глядя куда-то в стену, сказала:
— Как жить станешь, Сергей?
Храмов наполнил тарелку сам, усмехнулся:
— Все-таки странная это у нас, интеллигентов, черта: говорим, говорим, говорим… — Он с аппетитом сунул в рот кусок селедки.
Шавров сидел рядом с ним, в голове рассыпались какие-то слова, он пытался сложить их, и ничего не получалось. Храмов достал из кармана кителя золотой хронометр, нажал репетир. Едва слышно прозвенела знакомая мелодия.
— Это «Коль славен», — объяснил Храмов и положил часы на стол, рядом с кольтом.
— Остается пятнадцать минут… — сказал Шавров. Сколько пробили храмовские часы он не слышал, и откуда взялись эти «пятнадцать минут» не знал и объяснить бы не сумел, но вдруг понял, что решение пришло… Протянул руку и взял со стола кухонный нож. И черный хлеб с корзиночки — в левую руку. Нож был острый, перед свадебным вечером он сам его долго и тщательно точил на оселке; оселок был куплен на толкучке по случаю несколько дней назад.
— Вот и сбылся мой сон про Сашку, — улыбнулся он Храмову и Тане. Плавно, без замаха повел правой рукой, не почувствовав ни толчка, ни удара. Нож вошел в тело Юрия Евгеньевича словно в пустое место. Только вспыхнула на мгновение в темных зрачках искорка боли или удивления, и все…
Без стона, без звука. Храмов опрокинулся на бок и рухнул на пол. Шавров взял его кольт, машинально покрутил барабан — он был полон.
— Вызови сюда милицию, — сказал он Тане ровным голосом. — Я пошел…
Таня смотрела на него с ужасом и, когда он протянул руку, чтобы погладить ее по щеке, — отодвинулась, почти отскочила.
Он молча кивнул — видимо, это должно было означать, что он понимает ее настроение и не обижается.
На улице в глаза ударило яркое солнце, трамвайные звонки весело разливались, шли по своим делам незнакомые люди, все было как всегда, и он подумал, что порядок вещей неизменен, и человечество в целом относится к исчезновению одного из своих членов с гораздо меньшей болью, нежели сам человек к случайной и едва ощутимой царапине. Так стоит ли бесноваться по этому поводу, стоит ли повторять, что каждый надгробный камень прячет под собой целый мир, вселенную… И стоит ли вообще об этом думать? На противоположной стороне стоял знакомый автомобиль, за рулем сидел Зиновий.