- Да.
- Что-нибудь серьезное?
- Да.
- Кто-нибудь обидел? - он подсел еще ближе. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять - он за меня действительно переживает. А за меня никогда никто, кроме отца и тетки, не переживал. И мне больше не хотелось делать ему больно. Наоборот, неизвестно откуда возникло теплое чувство благодарности. Благодарности? Н-да...
- Сама себя обидела. Больше, чем другие. Не сердись, Рыжик, никому не хочу об этом говорить.
- У тебя заплаканное лицо, - спокойно заметил он. Вытащил из моих волос сухую веточку. Сунул пальцы в карман модных джинсов и вытянул крохотную расческу, - На, причешись. Плакала?
Я молча кивнула. Рядом с Мишкой мне сейчас было лучше, чем с кем бы то ни было. Лучше и спокойней. От него шло доброе человеческое тепло. Ничего не надо из себя строить. Можно говорить правду. Можно не бояться выглядеть такой, какая ты есть. В глубине души существовала уверенность, что Мишка все поймет правильно. Я подняла на него глаза и вместо привычных голубых льдинок увидела два теплых озерка. И удивилась. Он смотрел на меня с какой-то нежной жалостью. Мне стало не по себе, и я перевела взгляд на куст волчьей ягоды за его плечом.
- Как ты меня нашел?
- Случайно, - он пожал плечами. Мускулы так и заиграли под белой футболкой.
- Ехал с футбольного поля. Решил срезать угол - проехать здесь, ну и увидел... "спящую красавицу"...
- А почему не разбудил? - мне захотелось обидеться. И смотреть не на Рыжего, а на бабочку, которая порхала возле его уха.
- Уж больно ты сладко спала. Даже причмокивала.
Вот змей! Думает, он тут кому-то нужен. Мечтать не вредно!
- И давно ты здесь?
- Что? - Мишка отмахнулся от бабочки.
- Я спрашиваю, давно ты мой сон караулишь?
- Часа два, - рассмеялся он. - Там, наверное, уже игра закончилась.
- Какая игра? - спросила и сразу вспомнила, что наши должны сегодня играть в футбол с парнями из Березовки и Хлебникова. - А ты? Ты не играл?
- Меня освободили. Я же тебя искал, - Мишка, как и вчера в овраге, заглянул мне в лицо. До чего ему веснушки идут! Заглянул и сразу отодвинулся. А я облегченно вздохнула. Потому что, как и вчера, очень испугалась.
- На, - он протянул мне аккуратный сверток. В свертке - два бутерброда с вареной колбасой. В желудке сразу же начались спазмы. Оказалось, что очень хочется есть. Надо же, от себя оторвал.
- Спасибо, - зубы уже впились в бутерброд и вместо слов получалось голодное урчание. - Еще бы попить.
- Ага, - кивнул Рыжий, - и умыться.
Он опять скалил зубы. И что за человек? Я никак не могла понять. Рыжий подождал, пока я доем, и выкатил из-за кустов мотоцикл. Хорошо же я спала, если не слышала Мишкину "Яву" - из-за утерянного глушака она ревет, как сто чертей - только мертвый не услышит. Я полюбовалась мотоциклом и тут заметила, что на багажнике лежит целый ворох васильков.
- Ой, какая прелесть, - невольно вырвалось у меня. - Это кому?
- Это себе, - смутился Рыжий, - Люблю васильки, понимаешь...
- А хочешь? Возьми, - предложил он.
- Хочу, - ответила я. Эти васильки казались лучше роз. - Пойдем на родник? У меня еще есть время. Умоюсь. Попью. А по дороге сплету венок.
- И мне тоже, - попросил он.
- Ты шутишь? - удивилась я и взглянула на него повнимательней. Нет, кажется, не шутит... Ладно, сплету и ему, раз он так хочет.
Мы шли по тропинке вглубь леса - к роднику, - и почти не разговаривали. Я была занята плетением венков и своими, неожиданно крамольными, мыслями. А Рыжему приходилось перетаскивать "Яву" через рытвины и корни сосен, вылезающие из-под земли. Изредка Мишка чертыхался. Пели птицы. Шумела листва от легкого ветерка. Не возникало необходимости в каких-либо словах.
Тропинка под ногами становилась сырой и упругой. Слабо пахло прелью и грибами. Я совсем успокоилась. Так тихо стало на душе... Мой венок был сплетен первым и тут же надет. Мишка показал большой палец в знак одобрения.
- Теперь плети мне, - потребовал он. - Ты обещала.
Тропинка пошла под уклон - в небольшой овражец, к роднику. Мишкин венок был готов, но Рыжий отказался его надеть, пока не приведет себя в порядок. Чего там приводить? У него всегда все в порядке. Словно, он только что из стиральной машины, из-под утюга. Бог с ним. Хозяин - барин. Ему видней.
Первой к роднику подошла я. Встала на колени и наклонилась. В песчаной ямке с размытыми краями стояла вода, и в ней бурлили мелкие пузырики. Такая прелесть. Почему раньше это не останавливало моего внимания? Или сегодня просто день такой?
Рыжий, конечно, ни попить, ни спокойно умыться не дал. Он подбегал, брызгал на меня водой и отлетал подальше. Его провокации удались. Мы немного побегали и поверещали. Но вот настала его очередь, и я отошла в сторону. Пусть совершает свой туалет в спокойной обстановке. Я пока подумаю - есть о чем.
Мишка умылся, причесал светлые кудри и спросил:
- А где мой венок?
- Вот он, - я подняла венок с травы. - Бери...
Но он даже шага от родника в мою сторону не сделал.
- Нет уж, надень мне его, пожалуйста, сама... У тебя лучше получится.
Он что, меня за дуру принимает? Думает, я не понимаю, что к чему? Жареных гвоздей ему на машинном масле. А, впрочем... почему бы и нет? Как-нибудь... И обижать его не хочется, и...
- Хорошо, - я взяла венок и пошла к нему. И мне опять было страшно. Лицо у Мишки стало... Каким оно стало? Не опишешь... Я уговаривала себя, мол, бояться нечего. Даже если он и обнимет меня. Не умру же я от этого? Сколько раз такое происходило на огоньках в школе, на днях рождения? И ничего. Удовольствия, правда, особого не доставляло. А тут...
Несмотря на все эти внутренние раздоры, я невольно замедлила шаг, опасаясь уговорить себя... Я что, так боюсь? Я ничего не боюсь. Ну, смелей. Переживать не из-за чего. Олег сам от тебя вчера отказался.
Мишка стоял возле родниковой лужицы, вытянув руки по швам, покорно ждал. Я сделала последний шаг и оказалась совсем близко. Не слишком ли часто мы оказываемся так близко друг от друга? Вот возьму, повернусь и уйду. Но... протянула руки с венком и сказала:
- Голову немного нагни, верзила.
Что-то случится. Ведь не может ничего не случиться?