Двадцать пятое сентября. Надел водолазный шлем и кольчужные рукавицы и отправился скормить Глэдис половину конской туши. Беда! Окна настежь, гостиная пуста, трехпалые отпечатки уходят через лужайку и теряются вдали…»
Холмс захлопнул книгу.
— Вы всерьез полагаете, что палеозойская плотоядная тварь терроризирует Хэмпстед-Хит?
— Я проверял полицейские отчеты, Ватсон. За истекший год зарегистрировано свыше пятнадцати случаев необъяснимого обезглавливания. Кроме того, в парке и ближайших окрестностях пропадали домашние животные. Полиция не связывала их с делом, которое я сейчас расследую, по той простой причине, что там не было тромбонов.
— Получается, вина за убийства лежит на доисторическом чудовище?
— Не совсем так, Ватсон. Существует ряд мелочей, смысл которых пока что ускользает от меня. Например, в шести случаях свидетели показали, что соло тромбониста сопровождалось скрипкой, которая присоединялась к рефрену как раз перед финальными тактами и обрывала мелодию в момент трагедии. Нет, друг мой, я полагаю, за этим кошмаром стоит коварный человеческий разум.
Несколько дней спустя пресловутый туман все еще окутывал Лондон. Я лечил некроз челюсти у средних лет рабочего со спичечной фабрики. Чернила моей подписи еще не просохли на рецепте, в котором я назначал пациенту морфий, как вдруг рабочий заговорил неимоверно разборчиво для того, чьи зубы мгновение назад представляли собой костяное крошево.
— Доброго вам утра, Ватсон.
На сей раз я со стальной решимостью удержал себя в руках. Даже не оглянулся.
— Добрый день, Холмс. Надеюсь, вы понимаете, что я сейчас потратил впустую пятнадцать минут ценного рабочего времени.
— Дорогой друг, приношу самые искренние извинения. Улицы по-прежнему опасны, а мне нужно было повидать вас. Дело, занимавшее мой разум в течение некоторого времени, как будто приближается к развязке.
— Обезглавленные тромбонисты Хэмпстеда?
— Вот именно! Убежден, я нашел разгадку. Новое слово в криминальной палеонтологии, Ватсон. — Холмс нервно поерзал на стуле. — А вы разве не хотите поинтересоваться, каким образом я симулировал полное разрушение челюсти фосфорным отравлением?
— И не подумаю.
— Ну ладно. Вернемся к делу, которое войдет в анналы криминалистики как единственное, где в качестве орудия убийства использовался динозавр. Поскольку за всеми этими преступлениями стоит человек, нам, Ватсон, ошибаться нельзя. — Холмс извлек из стоявшей на ковре сумки очередную связку газет и журналов. — Вот исследования мистера Барнума Брауна, который не так давно обнаружил в окаменелостях Альберты колоссального орнитопода, которого назвал Corythosaurus Casuarius. У этого существа, относившегося к семейству гадрозавров, или, иначе, утконосых динозавров, имелся гребень поверх черепа — костяной полый нарост, заполненный воздухом. Некоторые палеонтологи ошибочно считают, что гребень нужен был для дыхания, когда ящер уходил под воду этакой чешуйчатой субмариной. В данной теории присутствует один досадный просчет — в гребне отсутствуют ноздри…
— Так что насчет убийств, Холмс?
— Ах да! Другая научная школа полагает, что гребень — своего рода резонирующая камера, благодаря которой гадрозавр мог издавать звуки, напоминавшие, скажем, голос тромбона.
— Холмс, мне не приходит в голову ни одна мало-мальски разумная причина, по которой доисторическая тварь хотела бы издавать подобные звуки.
— Этих существ, Ватсон, нельзя назвать самыми разумными в животном мире. Многим из них даже требовался дополнительный мозг в области таза, чтобы соблюдать координацию движений. Также является фактом, что у крупных животных далеко не все органы чувств развиты одинаково хорошо. Например, носороги, общеизвестно, близоруки и полагаются на острый слух, чтобы узнать о приближении охотников. В африканской саванне зачастую пасутся рядом разные виды травоядных животных. Какие только антилопы не сходятся одновременно к водопою. Однако наши «антилопы» весят около пяти тонн и лишь немного умнее той тины, которой питаются. Вполне допускаю, что они могли бы увязаться следом за «чужими» разновидностями ящеров, если бы не получали некий постоянный сигнал. Вот поэтому иные гадрозавры и переговаривались голосом тромбона: «Я здесь! Я гадрозавр с гребнем-тромбоном, и другим гадрозаврам с гребнями-тромбонами дозволено присоединиться ко мне!» Но их переговоры могли представлять интерес не только для сородичей. Я имею в виду хищников, Ватсон.