Выбрать главу

- А мне, если честно, как-то, не до того, было, - дополнил Филимонов, Кроме того, я всегда воспринимал религию, как некую идеологию, выгодную классу церковнослужителей. Так же, как идеологию рабовладельцев, феодалов, капиталистов и коммунистов. Только коммунисты не поняли, что церковь не нужно было отвергать. Нужно было ее поставить себе на службу.

- Ты когда до этого дошел? - искренне подивился Дрозд.

- А, пока, год на диване валялся.

- Тебе бы на эту тему с "нашим" философом побеседовать, - усмехнулся Воробьев, - Но Вы заметили, однако, как плавно поменялись местами атеисты и верующие? Воинственный атеизм уступил место агрессивному православию! Вера в Бога превращает верующего человека в обладателя "единственно верного учения", которое немедленно сказывается на его поведении. Надменное желание поучать, наставлять и все это на фоне совершенно оскорбительной снисходительности. Гордыня атеиста - карлик в сравнении с гордыней верующего, прикрытой, для виду, смиренностью.

- Но тип занятный, - отметил Филимонов.

- "Тройка, семерка и туз" - это он закрутил лихо, доложу я Вам, восхитился Дрозд.

- Это он может! Мужик, он, конечно, оригинальный. Но! - Воробьев элегантно подвесил паузу на кончик указательного пальца, - Но! В одном он мучительно однообразен! Все его проекты - это замаскированное выманивание денег у простодушных людей. Всегда!

- А мы, вот, не маскируясь, пришли просить у тебя денег, - в лоб заявил Дрозд, - Но, поскольку не считаем тебя простодушным, готовы принять деньги на твоих условиях.

Георгий согнал улыбку с лица и уже без всякой иронии, рассказал о деле. Опять закружился глобус. Опять унесло хозяина кабинета в космическую беспредельность.

- Хотите выпить, мужики? - неожиданно предложил он.

Дрозд неуверенно покосился на друга.

- Ты, как?

Филимонов отрицательно мотнул тяжелой, как гиря, головой.

Когда вместо ответа предлагают выпить, это равносильно отказу. А пить за неудачу совсем не хотелось.

Леня, однако, не спешил подальше от того места, где ему, только что, подпортили настроение. Из здания он вышел, но, там, у входа и застрял, подперев к стене рыжеволосого журналиста Василия. Методика "оцепления", по всей видимости, была разработана тщательнейшим образом. Василий беспомощно озирался, хоть и знал наперед, что ожидать помощи от коллег в этой ситуации наивно. Все равно, что кричать "Караул!" в два часа ночи на городском пустыре.

Заметив Дрозда, он заволновался, угадывая в нем свой шанс на спасение. Дрозд человек посторонний, рассудительный, а самое главное - жесткий.

- Жора! Привет, дорогой! - Последний раз Василий вкладывал столько нежности в короткую фразу лет десять назад. "Я люблю тебя!" - говорил он тогда одной хладнокровной девице - настоящей русской красавице! Она посмеивалась. Она мечтала принять участие в конкурсе красоты, стать первой и покорить Голливуд! В результате, ей удалось провести две недели в ялтинском Доме отдыха "Актер". Вместе с еще одной претенденткой на королевскую корону они "обслуживали" очень известного и, конечно, избалованного эстрадного певца. Тем дело и кончилось. Парадокс! Но женская красота редко делает ее обладательницу счастливой.

- Здорово, Вася! - Георгий протянул ему длинную, как китайская граница, руку. Так, что Лене пришлось уступить часть "завоеванной территории" и перегруппировать силы, ввиду изменившейся обстановки.

- А как Вы относитесь к теперешнему показу по субботам фильмов Тарковского? - выпустил он одиночный, для проверки, выстрел.

- Упрощенно, - съязвил Дрозд.

- То есть? Не понял.

- Стараюсь не смотреть. Что тут не понятного?

- Можно полюбопытствовать, по какой же причине?

- Да, по той простой, что больно мудрено и неинтересно.

- Ну, извините! Неужели Вам не ясно, что это шедевры мирового кино?

- Не ясно.

- Не ясно, что это не массовый ширпотреб для идиотов? Что эти фильмы заставляют думать, размышлять о глобальном? Что они сотканы из ассоциаций, полутонов, намеков, символов? Может быть, Вам и Феллини не нравится?

- Совершенно верно. Не нравится. Что мне до чужих ассоциаций? Порыв ветра, треск поломанной веточки, грозовой раскат, стихи под дождь - все это не может во мне вызвать те же ощущения, те же ассоциации, какие, например, испытывал тот же Тарковский. Моя индивидуальная память и мой индивидуальный опыт вызывают во мне мои индивидуальные ассоциации, которые никому другому не понятны и неинтересны. Что касается глобального, философского, так для того существует другой жанр. Кто мешает изложить свои философские взгляды в специальном трактате? Зачем "нагружать" зрителя интимными деталями собственных переживаний?

- Вы хотите опустить искусство до уровня обыденного сознания. Чтоб все было просто, как в городской бане. А еще Велимир Хлебников говорил, что смысл заключен в самом слове. Люди способны восторгаться музыкой, сочетанием звуков! И не нуждаются в пояснениях.

- Господа! Господа! - решил вмешаться Василий, - Давайте, согласимся, что Тарковский - гений! Если, уважаемый Леонид, так на этом настаивает... Почти, как Пушкин, но в кино! А какая между ними разница? Пушкин гениален, потому что говорит о сложном, и все его понимают. Тарковский гениален, потому что, тоже говорит о сложном, но его никто не понимает.

- Вы очень сильно заблуждаетесь, господа! Тарковского понимают гораздо больше людей, чем Вам это кажется. Он - обладатель святой тонкой души христианина. Кто не ощущает божественной благодати, тот, конечно, не в состоянии постичь идеальную мысль Тарковского.

- В чем же она, по-вашему, заключена? - вогнал гвоздь Георгий.

- В любви, - смиренно ответил Леня, - в той самой любви, которая позволяет верующему видеться с Богом.

- Вы хотите сказать, что видели Бога?

- И не один раз! Я трижды был на небесах!

Наступило неловкое молчание. Никто не знал, что можно сказать человеку, трижды побывавшему на небесах.

Три тысячи долларов, туго перетянутых желтой резинкой, заняли место на обеденном столе, в центре, куда, обычно, ставят рождественского гуся, если ставят, вообще. Но впечатление от гуся не шло ни в какое сравнение с тем, что испытал Филимонов при виде американских денег, на которые, при желании, можно было бы купить целое гусиное племя.