— Любимой пыткой здесь было использование жгутов. Руку, ногу или голову продевали в ременную петлю, туда же вставляли палку и начинали закручивать, сдавливая плоть и выжимая из пленника признания. А еще бросали узников в специальные колодцы и наполняли их водой с таким расчетом, чтобы жертва могла касаться дна только кончиками пальцев… — Словом, тебя нужно понимать так, что наши колодки, в которых ни лечь ни сесть, — это еще цветочки. Живи, мол, и радуйся, капрал Штольц!.. — Разумеется, нет, но это и впрямь не самое страшное из придуманного в этот век. — Ты мне вот что скажи. Они же монахи, стало быть, священники. А что там у нас в заповедях прежде всего значилось? Не убий, так?.. И возлюби ближнего своего. Но на деле-то совсем обратное выходит! Что же они, уроды, куражатся-то над людьми! Ведь не по уставу, не по Библии!.. — Оттого и назвали эти времена «черным средневековьем». Зыбкая государственность, неокрепшая вера. Истинные мученики — в тени, у власти — растлители и корыстолюбцы. Крестовые походы в Африку, в Мексику, во все концы. Потому что война — главное и любимое занятие всех монархов. Ни экономики, ни торговли без войны не получалось. Хочешь торговать с Англией? Пожалуйста! Но для начала — повоюй, добейся выгодных условий, заведи флот, чтобы истребить пиратствующих корсаров, чтобы отбивать купцов от караванов-конкурентов. Ни лимонов, ни кукурузы, ни помидоров Европа практически не знает, а за мешок перца могут запросто выложить мешок золота. Кофе, чай, какао, бананы, киви и манго — все это в далекой Индии, до которой по суше добраться можно, лишь пройдя через Турцию. Но Османской империи выгодно держать монополию, и она сама торгует, не пропуская европейцев в заветные края. И чтобы победить Турцию или попытаться обойти ее стороной, опять же нужен крепкий флот, нужна боеспособная армия. Значит, опять война, и война кровопролитная, потому что армия у Османской империи огромна, а все Средиземноморье крепко держит в своих руках Хайр адДин Барбаросса. — Что-то я о нем слышал… — Естественно. План блицкрига в России носил имя знаменитого турецкого адмирала. Голос Дювуа звучал ровно. Дар лектора прорывался даже здесь, в застенках инквизиции. — Непобедимый флотоводец, Барбаросса был еще и искушенным политиком. Его пытались неоднократно подкупить — и Карл Пятый, и Франциск Первый, однако, делая вид, что соглашается, пират всякий раз оставлял их в дураках, нанося одно сокрушительное поражение за другим. В конце концов европейские государства объединились в Священную лигу, выставив против Барбароссы гигантский по тем временам флот. Более двухсот боевых галер, сотня транспортных судов, пятьдесят тысяч германских, итальянских и испанских солдат. Однако вдвое меньший флот Османской империи нанес Священной лиге поражение, и с тех пор Средиземноморье окончательно было перекрыто для караванов Европы. — Дювуа гулко прокашлялся. — А священники… Что ж, они обычные люди и всегда ими были. Кто-то из них искренне страдал и боролся за людей, как тот же Савонарола, а кто-то грабил и хапал, жирея на чужой крови, прикрываясь верой, как щитом. Народ терзали налогами и заставляли воевать. О него вытирали ноги, когда монарх был не в настроении, а о бесправии в эти времена даже не заговаривали. — Ты мне вот что скажи: чего же они тогда терпели весь этот балаган? Почему не восставали? Чего, кажется, проще — свернуть всем кровопийцам головы и разойтись по домам — спокойно себе крестьянствовать или там рыбу ловить. — Утопия, дорогой капрал! Ты рассуждаешь как двенадцатилетний мальчуган-максималист. И слова эти, наверное, произносились не один миллион раз. Собраться, исправить и разойтись… — Дювуа невесело рассмеялся. — И собирались, и бунтова ли, и храмы с землей сравнивали, а после все начиналось сызнова под любым правлением и под любым флагом… В сущности, вся наша история из подобных исправлений и состоит. Бесконечная череда переворотов, казней, смен идеологий и религий. Охоту на ведьм, если разобраться, и не инквизиторы первые придумали, хотя термин этот родился именно в эти времена. Но человечеству всегда требовался враг — первоисточник бед и напастей, а напастей у нас во все времена хватало. Ураганы, эпидемии, неурожаи… Вот и жгли, вот и отлавливали — и с превеликим, надо сказать, азартом! На казни стекались жители с самых отдаленных окраин. И ведь камнями швыряли в привязанных к столбам, руками тянулись, чтобы ударить, ущипнуть, шкрябнуть ногтями. Да что они! Ведь и у нас, если разобраться, то же самое творится. Ты вспомни, откуда мы прибыли! С экологией черт-те что, экономика в развале, а против преступников воюют целые армии с танками, пушками и напалмовыми огнеметами. Вот до чего дошло!.. Только на самом деле не дошло, а приняло иные, более ухищренные, формы. — У нас — другое дело, — протянул Штольц с неохотой. — Зажрался народ. Природу, само собой, подсадили малость. А в общем… — А в общем — все равно та же история. Патрули, комендантские часы, объявление чрезвычайных положений. Я уже не говорю о наркотическом угаре… — Ну, с наркомафией мы так или иначе покончим. И извращенцев рано или поздно изолируем… — Да нет же, нет! В том-то и дело, что ни с чем мы и никогда не покончим. Проблемы либо остаются вечными, либо сменяются родственными, а зачастую более серьезными и неразрешимыми. Уж поверь мне, извращенцы — не выдумка двадцатого пресыщенного века. Все эти розово-голубые меньшинства процветали в равной степени во все века, только что называлось это иначе. И воевали всегда с увлечением, и пили9 забывая меру, а если даже эта мера существовала, значит, существовало что-то и более страшное, что не давало разгуляться человеческим страстям. — Что же это еще такое? — Какая-нибудь иная страсть, иной порок — скажем, железобетонный режим, общенациональный террор. Сообщество палачей, надзирающих за сообществом узников. И пусть узников — большинство, можно не сомневаться, что среди палачей и надзирателей увлечение алкоголем, наркотиками и прочим принимало такой беспредельный размах, что с лихвой компенсировало воздержание большинства. Словом… не стоит изобретать велосипед. Все давным-давно придумано, а в особенности все злое. И золотых времен, увы, никогда не существовало. Эпоха Ренессанса — убедительнейшее тому подтверждение. Сочетание дыбы и Сикстинской мадонны, крестовых походов и Моны Лизы… Штольц промычал что-то, скрипнул колодками и переступил с ноги на ногу. — Слушай, а вдруг их сейчас это… пытают, а? Накручивают эти твои жгуты на голову или на руки… — Что? Какие жгуты? — Увлеченный собственными философскими экскурсами, Дювуа не сразу сообразил, о чем говорит капрал. — Ну да!.. Мы тут базарим о Барбароссе, а они там корчатся… Вот осел-то! И не подумал даже об этом… — Что ты собираешься предпринять? — Хватит! Будем выбираться отсюда. Самым свирепым образом… Дювуа с изумлением услышал, как с треском лопнуло дерево, а следом зазвенели разрываемые цепи. — Как же она мне надоела! Всю шею стерла, зараза!.. Где ты там? Тут, что ли? — Крепкие пальцы ищуще ткнулись в грудь историка. Зажмурься на всякий случай… Дювуа послушно зажмурился. А в следующую секунду с удивлением ощутил, что свободен. Абсолютно свободен.
Глава 20
Находящиеся в помещении едва успели повернуть головы на грохот. Рослый монах, стоявший в дверях, полетел на пол от крепкого тумака. Двое голых мужчин ворвались в зал. — Вот они, наши автоматики! Что я тебе говорил? Я свои вещи нюхом чую!.. — Штольц приблизился к коллегам епископа. — Ну что, орлы, побе. — седуем? Навстречу капралу, не слишком, впрочем, решительно, выступил охранник с мечом. Короткий клинок, блеснув матовой голубизной, чутьчуть коснулся мускулистой груди Штольца. Капрал презрительно фыркнул. — В ножны булавки, отцы преподобные! В ножны, пока не разозлили!.. Быстро присев, он метнул вперед левую руку. Обнаживший меч стражник задушенно вскрикнул и повалился. Выпрямившись, Штольц с укоризной погрозил пальцем. — Бью подло и сильно. Поэтому предупреждаю сразу: без шуток и актов террора, иначе либо убью, либо изувечу. Подвывая на тонкой ноте, стражник извивался на полу. Растопыренными пятернями он держался за низ живота. Капрал же неспешно подобрал оброненный клинок и без усилий переломил о колено. Демонстративно швырнул обломки к ногами епископа. — Булат или не булат — это мне все равно, но лучше бы вам более со мной не заигрывать. — Штольц мрачно оглядел нахохленных людей в рясах и с неожиданной силой, заставив вздрогнуть даже Дювуа, рявкнул: — А ну, на пол, засранцы!.. Епископ Карно и отец Корнелий, путаясь в подолах, торопливо опустились на колени и с некоторой опаской легли на животы. — Руки за спину! Вот так… А ногами друг к дружке, нехристи. Штольц сорвал с окна темную штору и в полминуты связал между собой служителей инквизиции. — И не гундеть мне! Носы расквашу… — Тут вроде все в порядке. — Дювуа уже надевал свою прежнюю одежду. — Компьютеры, морской комплект «Универсал-2», опреснители… Даже исподнее уцелело. — Еще бы! Я бы им тут устроил! За исподнее-то!.. Черт! А где движок? Штольц пошарил среди вещей. — Потеряли, подлюки! И силовой блок разбит. Мечом, стервецы, полоснули… — Надо бы спросить у них, где Макс с ребятами. — Не волнуйся, сейчас они нам все расскажут, и самым подробным образом… Куда?! Штольц прыгнул, заметив, что очнувшийся монах, поднявшись, семенит к выходу. Но бегству не суждено было состояться. Тяжелая дубовая дверь распахнулась от крепкого толчка, повторно сбив незадачливого беглеца. В зал вошло двое в монашеских сутанах. — Осторожнее, Дювуа!.. Но историк уже опустил ствол автомата, разглядев вошедших. — А Микки?.. Где Микаэль? Сбросив с головы капюшон, Макс сделал красноречивый жест. — Судя по всему, его закололи. — Черт! — Штольц сморщился, словно от зубной боли. — Вот твари!.. Стражник, на свою беду, справившись с болью, попытался сесть, и капрал тотчас наградил его свирепым пинком. Рослого воина подбросило как тряпичный куль. Так швыряет вверх зазевавшегося пикадора разъяренный бык. — Ну, иуды!.. — С искаженным от бешенства лицом капрал ухватил обоих святош за одежду, рывком поднял с пола. — Молитесь, отцы святые! Полетите в окно… — А-ат-ставить! — скомандовал лейтенант. На подчиненного он не глядел. Перебирая сваленный на кусок холста знакомый скарб, он морщил лоб, восстанавливая перед мысленным взором список экспедиционного имущества. Оружие, приборы, ременная упряжь, сумки, одежда — все здесь было перемешано в полнейшем беспорядке. — Слышишь, капрал? Бросай этих оболтусов и приводи себя в порядок. — У-у-у!.. — Штольц оттолкнул от себя связанных, и, не удержавшись, они тотчас повалились на пол. — Одевайся. — Макс бросил ему куртку и штаны. — А с ними мы еще побеседуем. — И чего чикаться! Выкинуть в окно — и все. Там высоты метров пятнадцать. — Почитаемся, Штольц, почикаемся! Вопросов у нас к этим субчикам предостаточно. Без малого — триста тридцать три. И еще один — от меня лично. Насчет Микки…