Выбрать главу

И жизнь Кати пошла по-другому. Теперь у нее было совсем немного свободного времени, чтобы подумать о себе и о муже. И это было к лучшему — думать об этом было горько. Игорь, судя по всему, оказался безнадежен. «Что там за врачи-коновалы! — возмущалась она, когда он приносил ей очередной диагноз. — Я сама поищу кого-нибудь. Нужен нормальный специалист». — «И без специалистов все понятно… — бормотал Игорь, заваливаясь на диван. — А теперь — уйди, пожалуйста!» Он закрывал глаза и лежал так, пока Катя не покидала комнату. Одевался он все хуже, хотя Катя и привозила ему из-за границы время от времени что-нибудь приличное. Внезапно он занялся этой безнадежной коммерцией — мясом. Катя долго удивлялась, как это ему пришло в голову, но, выслушав несколько лекций про чрезвычайно низкую закупочную цену в подмосковных совхозах, про парную телятину и знакомых торговцев на рынках, умолкла и купила второй холодильник. Купила новый гарнитур на кухню — он был привезен из Арабских Эмиратов, купила новый телевизор с видеомагнитофоном, купила новую итальянскую спальню, в которой спала одна, шубу и два полных шкафа вещей. При этом она отмечала, что каждая новая покупка доставляет ей все меньше радости. «Зажралась я, что ли? — размышляла она. — Или это жизнь у меня такая безрадостная?» Некоторое время ее мучил один вопрос: унижает ли ее то, что она стала любовницей Димы? «Могут подумать, что я сделала это, чтобы получить работу, — рассуждала она. — Но никто ведь не знает, что случилось с моим мужем… Он есть, и в то же время его нет. А Дима? Лучше он, чем первый встречный. Лучше, конечно, лучше. Чем я могла его отблагодарить? Что у меня было? Женщина всю жизнь благодарит, благодарит, благодарит… И, как правило, всегда одним и тем же способом. Футы, грязь какая! Вляпалась, Катенька, вляпалась наша гордая Катенька! Забудь про Марлен Дитрих и посмотри на себя, какая ты есть. Расплатилась одним местом со своим начальником. И платишь, и платишь, и платишь! А если я не за работу в фирме плачу! Если я плачу за свою дурацкую жизнь, за Игоря, за его бессилие, за то, что я просто женщина и мне нужен кто-то, ну хоть кто-то, кто любил бы, кто иногда…»

— Алло! — Голос Димы вспугнул ее.

Она спохватилась, что уже половина девятого, а она все еще не одета и не накрашена, и поднялась из-за стола.

— Посиди тут, — попросила она Диму. — Я сейчас приведу себя в порядок.

— Катя. — Он встал тоже. — Ты такая прелесть. Ну прости меня! Можно посмотреть, как-ты будешь одеваться?

— Незачем, — ответила она. — Я одеваюсь быстро. Стриптиза все равно не увидишь.

— Не злись! — Он обошел стол и, обняв ее за плечи, повел в спальню, каким-то чутьем угадав, какая из двух комнат принадлежит ей. — Я просто посижу рядом. Я тебе не помешаю. Ну не злись на меня!

Она смирилась и указала ему на кресло, стоявшее в углу. Он расположился в нем и, попыхивая новой сигаретой, уставился на разобранную постель. Катя перехватила его взгляд.

— Нет времени, — быстро сказала она. — Не сходи с ума!

— С ума я сошел давно, — ответил он, не сводя с нее глаз. — И виновата в этом ты.

— Во всем оказываюсь виновата я. — Она отвернулась и распахнула дверцы шкафа. Зеркало на внутренней стороне двери отразило лицо Димы — лицо напряженное, застывшее. «Он глядит на меня так, словно вот-вот бросится, — подумала она и повернула дверцу так, чтобы больше не видеть его лица. — Иногда он кажется мне настоящим сумасшедшим. Кто-то мне и говорил про него… А, Зина, на работе… Она считает его настоящим безумцем, но только потому, что он затеял эти дурацкие туры на Кубу. Кому они нужны? То есть туры были бы чудесные, но надо же выбрать такое место, такое время и такую программу! Никто не клюнет. Мы прогорим. Но пойди объясни это Диме! Он ведь у нас царь и Бог и не слушает никого. Даже меня…»

Она достала из шкафа плечики с висящим на них костюмом цвета небеленого холста. Пробежалась пальцами по вороту пиджака, проверила, надежно ли сидят мелкие шелковистые пуговицы. Костюм был в порядке, даже гладить его не стоило. Она вышла с ним из-за дверцы и обнаружила Диму совсем рядом с собой. Пиджак он уже снял, и тот валялся в кресле.