На взгляд Феддервела, дрянь оставалась дрянью, вне зависимости от того, что туда добавлялось.
Но, вновь действуя, словно во сне, он взял осторожно щепоть драгоценных некогда лепестков (а пахнут-то приятно!) и бросил в горячие глубины чайника.
Вновь укутал сосуд и уселся рядом. Как-то совершенно забыв про томящийся в ожидании кувшинчик.
Темные мысли бродили в голове у трактирщика, пока звук, прекрасный, как звуки флейты бога-покровителя его профессии, не коснулся его ушей.
Звук открываемой двери.
Но, как Феддервел ни старался, угрюмое выражение лица не удалось изгнать. Никакими силами.
Вошедший был высоким худощавым человеком. Голову его венчала широкополая шляпа, а более ничего было не разглядеть - против солнца. Да и какое дело хозяину, кто почтил его заведение? Всякий гость - желанный гость. Особенно в такие времена.
Не произнося ни слова, словно смущенный неведомо чем, человек медленно приблизился, не прикасаясь полами своей накидки ни к одному столу и остановился в нескольких шагах от стойки.
Феддервел готов был дать голову на отсечение, что незнакомец сейчас пристально изучает его, трактирщика, лицо.
x x x
Трактирщик обязан читать намерения своих посетителей. Нет, не совсем так; обязан ощущать, предугадывать их. Как правило, Феддервелу это отлично удавалось. Года этак три назад, когда по тракту еще ходили караваны с товарами, и его скромное место отдохновения еще не кануло в безвестность. Что с тобой? - услышал Феддервел незнакомый прежде испуганный голос. Он доносился откуда-то изнутри, но едва не заставил трактирщика подпрыгнуть. С каким это пор ты начал выражаться поэтически? Очнись, дурень, у тебя посетитель!..
Пришлось очнуться.
Но посетитель по-прежнему сидел так, что оставался видным только его силуэт и ни единым движением, ни малейшим напряжением мысли не давал повода предположить, что ему, соственно, нужно.
Обычно в таких случаях наливают стаканчик вина. Не слишком дорогого, не чрезмерно крепкого. Для начала, как говорится.
Феддервел, по-прежнему пребывая в коком-то полусне, вернулся к плите и, все еще думая о своей нелегкой доле, налил полную чашку свежезаваренного чая. Запах и цвет напитка, прежде вызывавшие не отвращение, но... некую неприязнь, теперь казались приятными. Нечего, подумал он, вновь мстительно. Нечего вино переводить. Закажет вино получит. А до тех пор... И, не позволяя себе увлечься размышлениями, вернулся с чашкой чая к стойке.
Молча поставил ее перед посетителем.
Тот словно ничего и не заметил.
Ну и ладно, подумал трактирщик и, бросив короткий взгляд на кувшинчик, взял еще одну чашку. Для себя. Раз уж день пошел козе под хвост, напьюсь чая. Интересно, а чаем можно напиться до беспамятства?..
Мысль эта настолько захватила его, что он и не заметил, как вернулся с чашкой к стойке. Поставил ее рядом с чашкой для посетителя и некоторое время смотрел в напоенные цветочным ароматом янтарные глубины.
Осторожно поднес чашку к губам и отхлебнул.
Горячо, но... приятно, разрази меня молния! Или этот чай становится непередаваемо гнусным, только когда остынет? Впрочем, ладно. Голова постепенно прояснялась.
Краем глаза он заметил, что гость его, по-прежнему оставаясь тенью самого себя, поднес чашку к губам.
То-то же, подумал Феддервел с удовольствием. Чай или не чай, а гадости здесь не подают. Ну... скажем так, не подают тем, кто в ней остро не нуждается.
Тут он заметил, в какую чашку налил чай гостю. В выщербленную, старенькую, с разрушающейся ручкой и, кажется, набольшой трещиной.
И себе - в изящную, тонкую, с золотыми колечками по ободку.
И тут Феддервелу стало стыдно. Впервые за много лет. В кои-то годы появился посетитель, что не одаривает его заведение снисходительным и насмешливым взглядом. А он... Короче, янтарный божественный напиток показался ему мерзкими помоями, и вся ничтожность этого утра явилась во всей былой неприглядности. Дожился, Феддервел. Шутки шутками, но такое...
Трактирщик встал, и, чувствуя во рту отвратительную горечь, сделал два шага в сторону помойного ведра (называется так скорее по традиции, ибо кто ж теперь не пользуется канализацией?) и выплеснул туда содержимое всоей чашки. Одним движением.
Ему сразу полегчало.
Огялнувшись, Феддервел заметил мирно покоящийся под полотенцем заварной чайник и, повинуясь все тому же порыву, выплеснул туда же и его.
Стало совсем хорошо.
И тут Феддервел обнаружил, что посетитель наблюдает за этими его манипуляциями. Пристально, но не произнося ни звука.
Вот теперь все, услышал Феддервел вновь - ехидный, презрительный голос. Отчасти похожий на голос его отца, когда тот был в легком подпитии. Сейчас он выплеснет свою кружку тебе в морду и правильно сделает. Ну же, иди к нему, сделай хоть что-нибудь.
Феддервел сделал несколько шагов к стойке, не зная, что предпринять. Лицо его оставалось каменным. Когда слишком много эмоций хотят отразиться на лице, оно ничего не в состоянии выразить.
Тут-то и произошло второе чудо.
Гость плавно поднялся с табурета, снял свою шляпу и... низко поклонился. Как странно, подумал пораженный трактирщик. Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так кланялся. Уж не актер ли это, часом?
У посетителя оказалась ухоженная бородка, глубоко посаженные темные глаза и... Чем-то нездешним повеяло от него. Не то чтобы далеким. Совсем нездешним. И, пожалуй, старым. Старинным. Впрочем, мир велик, и кто знает, какие еще чудеса он нам откроет?..
- Мир вашему дому, уважаемый, - произнес посетитель с неизвестным трактирщику легким акцентом. - Рад я, что могу рассчитывать, недостойный, на подобный прием. Могу ли надеяться, что мне будет позволено остановиться здесь до заката?