После Вьюжных войн тысячи бродяг, лишившихся родных и крова, ходили по дорогам, иногда оседали в пустовавших домах, коих тоже рассыпано было по миру великое множество. И никто не спрашивал имен пришельцев, если они не хотели говорить. Никому не было дела до чужих историй, когда своя собственная ужаснее и причудливее всего слышанного. И никто не возражал, что они заселяют брошенные дома, понимая, что хозяева их уже не вернутся…
Поселился Старик на окраине, возле леса, жил замкнуто, внимания не привлекал. Только однажды ночью поселок всполошил прибывший откуда-то всадник на взмыленном коне. Глаза породистого жеребца полыхали алым огнем, и вместо сбруи на нем топорщилась костяная броня. И всадник тот был облачен в костюм странный и по-своему страшный для тех, кто мог присутствовать при битве у Перехолмья…
Впрочем, в поселке таких не было.
Всадник провел несколько часов в доме Старика и отбыл ни с чем наутро. Даже случайным зевакам, решившимся одним глазком глянуть в окно, стало ясно, что угрюмый всадник разочарован. То ли просил о чем-то, да получил отказ. То ли звал, да не дозвался. Так и уехал ни с чем.
А местные-то встрепенулись. Всадник показался внушительным гостем. И если Старик решился отослать его, знать, и сам он непрост… Поселяне переглядывались и снижали голос до едва различимого шепота: может, он важная шишка? Или даже из магов? Из ледяных или огневых… По послевоенному миру рассеялись немногие уцелевшие чародеи. Те, что спаслись в безумных войнах, где стихии схлестывались насмерть под властью магов. Не к ночи будь они все помянуты… Говорили, что кто-то мог и выжить.
Полны были людские души ненависти к магам, но, побурчав немного, поселяне пожали плечами и разошлись по своим делам. С одной стороны, маги – это, конечно, проклятое племя. Но с другой стороны, сейчас, когда мир так неспокоен, собственный маг в поселке может и пользу принести… Да и что с ним сделаешь?
Да только дни текли за днями, складываясь в месяцы. Новые странные пришельцы в поселок не заглядывали. Старик жил как все, вел нехитрое хозяйство, пасеку построил… Наверное, и не маг он никакой вовсе.
Эхом ушедшей войны прокатился по миру Болотный мор. И снова дороги наполнились унылой чередой беженцев – людей с пустыми глазами обреченных, за которыми, наступая на пятки, шла цепкая смерть.
Поселок замкнулся, схлопнув створки дверей и окон, как моллюск в раковине, отторгая чужаков, не давая пристанища, чтобы не позволить трясучей смерти свить ядовитые гнезда под безопасными крышами. И долгими зимними вечерами жители поселка, замирая, слушали леденящий душу скрип снега во дворах и поскребывание бессильных пальцев в двери их домов.
Кого-то находили утром на обочине окоченевшим и быстро сжигали подальше от жилищ, но, по счастью, почти все путники проходили мимо. Кроме женщины с ребенком, которую болезнь изгрызла так, что она и на человека-то едва походила, но которая упрямо несла завернутого в чужое пальто ребенка. Мать не искала спасения для себя, она хотела всего лишь пристроить дитя. Она стучалась во все двери подряд. Открылась только последняя, в доме на отшибе, возле леса…
Наутро весь поселок собрался возле жилья Старика. Угрюмые, решительно настроенные люди с вилами и факелами окружили дом, подбадривая друг друга. Их можно было понять. Испуг за своих родных сделал даже покладистых поселян злобными и свирепыми. Все знали, что болотная смерть, задевши, уже не уходит. Пока не поздно, ее следовало гнать…
Старый дом, криво накрытый, как шапкой, скошенной крышей, глядел на воинственных поселян слегка насмешливо. А его хозяин, неслышно возникший в дверях, сухо сообщил, что женщина останется в его доме столько, сколько будет нужно, и шуметь под окнами дома, где спят больная и ребенок, не стоит…
Кто-то из особо догадливых почти сразу же сдал назад. Кто-то из особо распалившихся попытался было возражать. Кто-то даже рискнул припугнуть огнем…
Что было дальше, никто толком не помнит. Одни говорят, что ничего и не было. Что Старик только посмотрел – и всех как ветром сдуло. Другие твердят, что их и впрямь ветер нес до самого порога и не позволял выйти из дома несколько дней. А третьи рассказывают, как на их глазах замерзало пламя, превращаясь в снежную крупу, и как старое, кряжистое дерево возле Стариковой избы внезапно ожило и набросилось на незваных гостей, словно лютый зверь… Так или иначе, но женщина осталась в доме Старика, и присмиревший поселок уныло ждал своей участи, больше не предпринимая попыток изгнать заразу.
Через день женщина умерла. Через две недели, когда стало ясно, что Болотный мор обошел поселок стороной, хмурый Старик объявился на его улице, ведя за руку серьезную пятилетнюю девочку, и принялся стучать в дома. Как ее мать не так давно. Поселяне не решались оставить стук Старика без внимания, двери распахивались, но забрать девочку никто не согласился. Кто знает, возможно, Старик и мог бы принудить кого-нибудь принять малышку в семью, но отчего-то он не стал этого делать. И девочка поселилась у него в доме.
3
Полуразвалившееся здание на окраине города было окружено людьми и машинами. Издалека и под светом наставленных на него прожекторов силуэт постройки странно ломался. Склад или брошенная фабрика… Что-то казенное и опасно ветхое.
Кругом топорщился бурьян, не сломленный даже начавшимися заморозками, и невпопад росли косматые, отравленные металлом вязы. Кроме того, повсюду высились груды слежавшегося железа, так что проехать ближе оказалось невозможно и пришлось оставить машины на повороте вместе с другими, стоявшими здесь явно не один час. Только фургончик техников еще пытался протиснуться по свободному коридору к своему собрату, подогнанному почти вплотную к зданию.