- Был заключен Завет с Богом?
- Это должен был быть мужчина; если их было больше, то генетически они мало чем различались. Проще принять, что он был один. Пропуская свидетельство митохондрий, самцы всегда более эффективны: женщина родит дюжину, две дюжины детей, а один мужчина способен оплодотворить целые племена.
- Вождь какой-то армии захватчиков из-за моря?
- Тогда я бы напал на следы Завета в ДНК потомков его народа. Более того, тогда бы я нашел генетические окаменелости старших версий, как все это создавалось путем постепенных рекомбинаций, неполные пакеты. Тем временем – ничего. Завет появляется тогда в первый раз, сразу же в завершенной форме. Податливость к мутациям тоже генетически закодирована – так вот, Завет податлив в самой минимальной степени.
- Давай-ка я сама себе все это переведу. В пустыню сошел какой-то супер-ёбарь не от мира сего…
- Ха, ха, ха, - тихо произнес Теодор.
- Но ты же ведь понимаешь, как это звучит?
- А что я могу поделать? Факты остаются фактами. Именно такую историю рассказывает ДНК евреев. И тут не имеет значения, действительно ли пять тысяч лет назад к ним пришел такой вот мужчина, или же это всего лишь теоретический конструкт, умственное сокращение. Ведь народ, вообще-то, сохраняет память о подобных событиях, в его мифологии можно найти, по крайней мере, отражения. Они – Избранный Народ; был заключен какой-то Завет; в них живет нечто сверхчеловеческое. Мессия, которого…
- Ну, и кто здесь прибегает к мистике?
- Любая религия несет в себе некий Рассказ. Пять тысяч лет назад не была языка для разговоров о генетике. Они запомнили только то, что были в состоянии рассказать. Религия способна предчувствовать подобные вещи. Бог, непорочно зачатый в теле женщины… - Теодор потер основание носа, этот разговор его уже замучил. – Ладно, чтобы не затягивать. Первое, чистая ДНК Завета у меня уже просчитана, теперь мне нужно только лишь выявить затерянную эпигенетическую информацию. Ведь полное знание генома вовсе не гарантирует нам правильну экспрессию генов. Информация наследуется и вне ДНК: это информация, которая решает о том, как ДНК будет считана. Это означает: какие гены будут запущены, а какие нет; наследуется образец экспрессии генов и клеточная химия модификации хромосом. Именно потому в двадцатом веке были такие сложности с клонированием сложных организмов: запущенная "начисто" ДНК, не имеющая этой вот информации, выстраивает организмы, весьма отдаленные от зачатых естесвенным путем – это так же, как если бы ты забросила в кастрюлю все найденные в кулинарной книге компоненты, из этого даже бигус не получится. Так что теперь мне нужно докопаться до оригинальной эпигенетической информации Завета, а это крайне тяжелые митации молекулярного уровня, сложно сказать, когда с подобным справятся квантовые компьютеры… Но как только я узнаю последние данные…
Теодор говорил все медленнее, все тише; улица тоже тихла. Уже наступали сумерки, но над метрополией еще не расцвели отсветы электрических огней, и эта тень – не мрак ночи, а только сухая тень летнего вечера – подавила звуки, отупила прохожих, затушевала очертания автомобилей и зданий, разредила картину города. Всякая секунда длилась теперь раза в два длиннее секунды солнечного полдня, всякой движение было в два раза более медленным; в такую пору никто не принимает каких-либо важных решений, не провозглашает приговоров, не клянется и не святотатствует, слова неохотно покидают губы.
Теодор водил глазами по темному небу.
- Синтез человеческой ДНК стоит несколько десятков евро. Результат не будет нарушать каких-либо норм, любая больница примет, любой суд подпишет. Мне нужна женщина, которая его родит; лучше всего, если в ее крови тоже будет Завет, то есть – еврейка. Чем больше кандидаток откликнется, тем больше у меня будет выбор. Годичный контракт с суррогатной матерью сейчас стоит около двадцати тысяч. Ты же знаешь, кое-какие средства у меня имеются. Если все хорошо пойдет, он родится летом следующего года .
- Кто? – шепнула Жания. – Кто родится?
- Ну, я ведь уже…
Твой сын, Тео.
Снова он сидел в открытом окне – другое окно, другая комната, другой день (полночь уже минула). Тео курил, присматриваясь к спящей Жании. Желтые огни укладывались на ее коже, некоторые неподвижные, некоторые перемещающиеся в ритме ночного кровообращения города. Девушка лежала на животе, как обычно, крутилась во сне. Одеяло завернулось вокруг бедер, отблеск высокой неоновой рекламы доходил от белых ягодиц до лопаток. Правая ладонь лежала на простыни, повернувшись внутренней своей частью вверх, маленькая такая колыбелька – когда Тео присматривался по-настоящему хорошо, он замечал мелкие вибрации кончиков ее пальцев, миллиметр в одну и миллиметр в другую сторону, сжимаясь и разжимаясь, сжимаясь и разжимаясь, по мере того, как билось сердце девушки, по мере того, как дыхание покидало ее уста. Теодор затянулся дымом. Ему вспомнилась тирада Жании, направленная против патриотизма – жизнь в ладошке младенца – и припомнил, что потом она шептала ему в кровати. (Любовью они не занимались, не то было настроение).