Засыпала Настя на лавке - коротковата лавка, ноги свисают, ну да и ладно, она так устала, спина так вовсе разламывается… Плохо, очень плохо, что народы языков друг друга не знают. Не узнаешь у старухи, как проехать на Юрлу… Надо непременно, чтоб все-все дети в школе ещё хотя бы пару языков учили… да хоть один! Тогда б хоть на каком-то третьем изъясниться можно б было. Но вот не учила бабушка-коми английского языка… совсем никакого, кроме своего родного, не учила. И вообще не училась, наверное… Роза вот - бог знает, сколько языков знает. С одним своим другом, из Чусового, не то прямо из Перми, приезжавшим, то ли на иврите, то ли на идише своём говорила, с ней, смеясь, заговаривала на немецком:
- Что ж ты, немка, а немецкого не знаешь? Да не сердись, знаю, никакая ты не немка. Англичанка у тебя мать, не по рождению, так по воспитанию.
И с Ляй даже она на её смешном щебечуще-мяукающем языке переговаривалась… Роза говорила, каждому приятно, когда к нему на родном языке обращаются… Вот и зачем её французскому учили? Учили б лучше коми, и татарскому, и финскому, да вот и немецкому, чай, немцев в России не меньше, как не побольше, чем французов…
Проснулась от холода, подскочила - бабушка ещё только ворочалась на постели, ох, старому ж человеку нельзя кости студить… Затопила печь, принесла воды в больших вёдрах - полные принесла, бабушке-то тяжело уже. Нагрела - перемыла в избе полы, горшки все, много ль тут мыть, изба-то маленькая… Ходила, смотрела, что ещё сделать, чем помочь. Так не хотелось, если уж честно, снова в седло, так хотелось остаться, словно не беспомощную старуху снова одну оставляла, а сама посреди тайги покинутой сиротой оставалась, сердце разрывалось… вот был у неё дедушка, теперь была бы бабушка… Да никак. И плохая с неё внучка, что ни скажи - не поймёт же ни слова. Бабушка на дорогу повязала ей под одежду вышитый мешочек - оберег, что ли. Это, наверное, суеверие, грех, но Настя отказаться б не посмела. В этот мешочек бумаги положит, которые в Юрлу везёт, сохраннее будут. Старуха напутственное что-то бормочет, и Настя разбирает среди этого: «Сына, сына найди». Сын у неё где-то далеко есть, когда, куда уезжал - этого Настя уже не может разобрать. Может быть, на войну забрали? Настя запоминает имя, проговаривает его про себя, обещает, что найдёт непременно. Аддзыны, аддзыны. Сдержать ли такое обещание? Как знать… Если не найдёт - найдёт кого-нибудь, кто дом родной и родителей в этой войне потерял, и упросит поехать к одинокой старухе, стать ей сыном. Она б сама осталась, но нельзя ей…
Аддзыны туй Юрла - у кого спросить, у сосен? Настя уже успела прочувствовать, как соотносится карта с реальным миром вокруг. Маленькое пятнышко на ней болота - ногтем накрыть можно, сколько шла она через них… Сплошная зелень от тракта до Юрлы - лес, в этом лесу без счёта малых речек и ручьёв, а при них встречаются такие вот, за малостью не отмеченные на карте, деревеньки, какие жилые, а какие уже не очень. Значит, так, как и собиралась - будет держать путь по солнцу, на запад. А как выйдет к тракту, возьмёт вправо… Господь, впрочем, не оставил - всё чаще стали встречаться в лесу охотники или дровосеки, а то расступался лес и являл ей на берегу речки, которой не вспомнить теперь название, маленькую, но жилую деревеньку. Сколько их было на пути? Лебедяга, Мелехина вот эта, Сизева, дальше что? Где-то принимали её радушно и угощали, чем бог послал, расспрашивали, а она говорила, что едет с Усольского тракта, и по большим дорогам ей хода нет - нет у неё времени, мать умирает, едет она к её сестре родной, с которой мать всю жизнь была в ссоре, тут день каждый на счету, если не каждый час. Чувствовала, что врёт неумело, и не больно ей верили, но не правду ж им говорить?
- Ты зачем её пустил? - слышала сквозь сон, - своей жизни не жаль, так детей пожалей.
- Ай, молчи, мать! Что у нас красть? А так хоть послушали, что в мире творится…
- Больно пользы тебе с этого! Что, спит, или прикидывается?
- Да спит вроде… Да не шуми уже, ежели чо - вон он топор-то, нежто не слажу?
- Так и сладил бы сейчас, не ждал, пока уснём…
Страшно Насте от того, что не спит - не притворяется, а уснуть не может, так страшно ломит усталую спину… Взял ли в ту ночь сон - так и не поняла, вроде, что-то виделось, безумное, лесное-болотное… Ну, и на том спасибо, что в тепле сколько-то полежала. Наутро хозяйка и хозяин улыбались, а в глазах - страх так и не прошедший… И не скажешь же им, что ночной их разговор слышала. Только попрощаться и отправляться поскорее… А где, видя испуганные, настороженные взгляды, и не просилась на ночлег, просила указать, где здесь дом есть нежилой или дорогу в лесу - ну, и ночь ещё пройдёт, что ж теперь? Лучше, чем сидеть с вами и смотреть, как сквозь липкие улыбки страх так и сочится. С волками, с ними, правда, проще. С теми хоть сразу понятно, чего им надо. Волков Настя ещё несколько раз встречала, стреляла, пускала коня вскачь - отставали… Не волков теперь боялась - людей. На одной дороге едва не пристрелили её, уж не разобрала, за кого приняли. В одном доме сын хозяйский снасильничать пытался, отхватил ножом рваную рану через полгруди, хозяйка вой подняла, хозяин за топор схватился, она - за ружьё… Так, держа на прицеле, из дома, пятясь, вышла в морозную ночь, впотьмах отвязывала Мужика, долго гнала по петляющей дороге, всё слышалась погоня… Да, не волков бояться надо, людей. Волк сразу показывает, кто он есть.