Ну и параллельно, конечно, благородное собрание в поле зрения держала - так они с Айваром заранее уговорились. Но они вроде никуда и дёргаться не собираются, только сам хозяин, как вскочил, так и топчется возле стола, а остальные сидят, как приклеенные. А и что бы они? В дверях Микаэль, а в окно сигать - там кусты, из них пока выберешься, десять раз пулю схлопочешь. А может, они прямо себе под задницы и спрятали? Да нет, не настолько тупые-то. Однако каждый раз, когда она или Айвар бросают взгляд в их сторону, заметно напрягаются. Айвар, видимо, тоже о чём-то таком думал, потому что, неожиданно повернувшись, велел:
- Выходите все из-за стола!
Снова послышались возмущения, в которых, впрочем, слышно было уже больше искренней нервозности. Горячо? Айвар потом сказал, ему померещилось, что что-то они друг другу под столом передают, но дело оказалось не в том… Вернулся отправленный по кладовкам и в подвал Александр, с очень выразительной физиономией.
- Что, нашёл?
- Да пожалуй… Склад у них там. За шкафом дверь ещё одна оказалась. Забито - не повернуться. Пожалуйста… на опись кто-нибудь, кто ел сравнительно недавно. Меня аж затошнило.
Айвар бросил на по одному, нехотя, выбирающихся из-за стола спекулянтов очень ласковый взгляд, в котором читалось «Что ж, на одну статью вы, похоже, уже заработали», Настя в это время шагнула к столу - первая мысль, проверить под скатертью, хотя это тоже глупо б было…
- Э, вот так дела! - присвистнул Александр. Пока все сидели, этого не было видно, сейчас же оказалось, что тот пятый, которого Настя всё пыталась вспомнить, видела ли на фотографиях, одет под сюртуком в священническую рясу.
- Батюшка, а батюшка! Азартные игры-то - грех!
- Не больший, чем то, что вы творите, - спокойно ответил поп.
Настя принялась одну за другой собирать разбросанные по столу карты, подобрала несколько с пола - они спорхнули, когда выбирались особо пузатые хозяин и батюшка. Нахмурилась… Потом развернулась.
- Да нет уж, супротив вашего греха куда. Этого обыщите первым. Это не настоящий батюшка. И не стыдно вам, за такое-то богохульство? Рясу нацепили, крест до пупа…
Прикрывать больший грех меньшим, это Айвар хорошо сказал. Настя подняла колоду и демонстративно вытряхнула из неё ещё две карты.
- И долго вы без двух тузов-то играли?
Батюшка и в самом деле оказался фальшивым. во всяком случае, пузо у него - фальшивое. Под рясой в нашитом на кофту мешочке лежала толстенькая стопочка листовок. Следующие два часа Настя провела в подвале, за описью. Истинный ад, никому не пожелаешь - душно, чад от фонаря глаза выедает, и запах - бесит… Колбаса. Ладно мука, ладно крупа, ладно масло. Но колбаса. Копчёная. Если её так мутило от желания наброситься и вгрызться в эту проклятую колбасу, как в горло врага, то что Александр почувствовал? Несколько раз выходила отдышаться, справиться с рвотными позывами, Михаэль, который оставался здесь, с нею, спрашивал, не сменить ли её, она мотала головой. Михаэль под утро ещё поймал какого-то субъекта, шнырявшего под окнами, объяснения были очень невразумительные - а как внятно объяснишь, чего ты под чужими окнами шаришься? Тех всех вывели по темну ещё, мог ли кто заметить? На разведку послали? Или это один из тех, кто за своей долей бумажек пришёл?
К себе вернулись с рассветом, и поскольку опять же было как-то не до того, чтоб искать ей пристанище, задремала Настя теперь уже в кабинете Айвара, там, за шкафом, под допрос истерично всхлипывающей хозяйки и бодрое трандычанье служанок, которые, в надежде поуменьшить собственную вину, охотно закладывали хозяев с потрохами.
Про карты Айвар понял сразу, а вот про священника удивлялся долго. А Настя и сама не могла объяснить.
- Да не знаю… Вот было в нём что-то ненастоящее. Да не в том даже дело, что в карты играть грех. Грех не грех, это правда со всеми бывает. Но как-то чересчур, идти в облачении - и вот так, на вечерок с романсами и картами. Сейчас и настоящие батюшки и монахини часто в мирское переодеваются, когда в город выходят, чтобы не привлекать внимание, не раздражать, а этот так понятно, для маскировки… В пузе-то в самом деле удобно что-то пронести, и вроде как на батюшку разве подумаешь…
- Очень даже подумаешь, - мрачно возразил Айвар, - к твоему сведенью, немало их братии за контрреволюцию как раз село, в скольких выступлениях их след обнаруживался потом… Крепко они на нас, конечно, злы.
- За реквизицию церковного имущества?
- Ну да, да и вообще за отделение церкви от государства. С властью-то расставаться никто не хочет.
Квартирку-то Насте через два дня всё же нашли. Бывшая какого-то важного чиновника - жильцы его фамилию называли, перевирая всяк по-своему, ну, можно потом по документам посмотреть, сам он зимой 17 года был с семейством на отдыхе в Италии, когда услышал о произошедшем, счёл за самое разумное не возвращаться. Переждать по крайней мере. Кой-какой капиталец был с собой, а квартира - бог с ней, если что, с квартирой, жизнь дороже. Мудро, что сказать. Из пяти комнат сделали даже семь - две самые большие перегородили спешно возведёнными перегородками, в одной такой отгороженной и поселилась Настя. По соседству - семья, бабушка, дедушка и внучек. Мальчик жался к бабушке и громким шёпотом спрашивал:
- Баба, это большевики? А чего они тогда такие маленькие?
В детском восприятии большевики было равно - великаны.
Кроме кровати в комнате - шкаф и стол. Пустые, да и Насте их наполнить нечем. Ну, первые две недели она туда в самом деле только ночевать приходила, и то не всегда. Невозможно уйти, ну физически невозможно, хоть и с ног уже валишься, невозможно присутствовать при всех допросах - так хотя бы перечитать материалы, задавая попутно вопросы Айвару или кому рядом случится. Благо, на её вопросы, наверное, наивные, не раздражались. Понемногу научили Настю печатать на машинке, иногда садилась записывать показания во время допросов. Забавно было, как один неграмотный старик, проходивший свидетелем, принялся артачиться, отказывался подписывать:
- Почём я знаю, так там всё написано, как вы мне зачитали, или вы мне там вину какую присочинили, и отправите в тюрьму без вины?
Пришлось при нём поймать в коридоре уборщицу Василису и велеть ей прочесть. Когда сошлось слово в слово - читала Василиса, правда, медленно, тягуче, на особенно длинных и сложных словах буксуя - старик приуспокоился и подписал.
- Ах ты старый хрен! - сказала на прощание Василиса, - видел, что эта Мотька мешки таскает - так чего не пришёл, не сообщил? Приятнее, когда за уши приводят? Так бы и засветила шваброй в лоб!
Несколько раз она конвоировала арестованных на допрос и обратно, некоторые пытались разговоры разговаривать, на жалость давить. Жалости в Насте было сколько угодно, только не к ним. Не за синяки ж на скулах или разбитые носы - Александр бывает вспыльчив, особенно если не жрамши. По их же указу ещё в том году проболтавшегося о них одного их работягу палками забили, труп только теперь вытаял. Вот так канул возможный свидетель, и надолго дело подвисло. Потом ещё с одной бабы - она на том же рынке хлеб собственной выпечки по божеской цене продавала - требовали или под них перейти, или с рынка выметаться, она отказалась - дом сожгли… Мальчишка один согласился было их листовки таскать, потом усовестился и в полынью скинул - так по башке дали, что с тех пор полуглухой и дурачок… Так что пытались при ней намеренно ковылять медленно, прихрамывая - она подгоняла и обещала ещё добавить. Это с подозреваемым обходятся вежливо и предупредительно, а с преступником - совсем наоборот. И на деток, будущих сиротинушек, ей пенять нечего - не после дней и ночей в компании беспризорников.
- Я ничего не решаю, - нагло зевала Настя, - моё дело вас сопроводить, туда и обратно.
Один особо настырный долго уговаривал помочь ему с побегом. Сказала Айвару, конечно. Зафиксировали. Посмеялись.
Ещё в двух обысках участие принимала, вполне уже на равных. Высокая дама в очках с золочёной оправой заламывала руки, когда Настины руки ловко ворошили бесчисленные бумаги в её бюро.