- Помнится, тогда вы сказали, что не будете спрашивать меня о родне. Сейчас можете спросить. Благо, услышать лишнее здесь сейчас некому.
Очень хорошо, что перевёл взгляд от её лица, как-то проще, когда очертания комнаты здесь во всей своей несомненности и материальности - вот он и стол Айваров с лежащей на краю забытой какой-то дамой перчаткой, и долговязая сухая фигура возле него, опирающаяся руками - суковатыми ветвями - на спинку стоящего рядом стула. Лицо серое, ровно кора у тополя. Мешки под глазами, конечно, красноречивые… Хотя у неё сейчас, наверное, не хуже. Наверное, на какого-то заспанного зверька в норке она сейчас похожа, в своём уголке.
- Тогда я спросила - ведь погибли не только они? Сейчас я спросила бы, пожалуй - а кто-то жив? Я знаю о дяде Мише. И об Алапаевске.
- Разумеется. И вы сейчас хотели бы знать подробности?
Она опустила глаза, боясь, что в них блеснут непрошенные слёзы.
- По правде, не знаю. Конечно, я хотела бы знать правду. Но знаете, одна только правда мне не даст ничего. Совсем ничего. Что мне делать дальше с этой правдой? Знание без возможности действовать - это как… патроны без ружья. Когда я читаю или слушаю о том, что уже раскрыто, о тех, кто уже пойман и осужден, я думаю о том, насколько труднее будет с теми, кто ещё не пойман. А это ж нечто посерьёзней, чем украсть и продать мешок картошки… Вы спрашиваете, неужели мне действительно нравится. Ну, я узнала больше, чем за 17 лет до этого, о том, что умеют люди. Как люди умеют врать, и заметать следы, и подчинять себе других людей, прямо или исподволь. Это ведь… Это почти одновременно… с нами… Какими возможностями нужно обладать, чтобы это провернуть? Один преступник, которого Айвар допрашивал при мне, сказал, что есть способы убить человека практически у всех на глазах, и никто ничего не заметит. Я уже знала, что это так. Эта мысль меня очень пугает - насколько они сильны. Но в то же время, то, что я вижу и знаю теперь, говорит, что вы сильнее.
- Значит, вы уверены, что за это ответственны они, а не мы?
- Если б я была уверена в обратном, зачем бы я была здесь?
- Вы здесь потому, что мы сильнее? - кажется, на его лице промелькнула улыбка.
- Можно сказать и так. Говорят - не в силе бог, а в правде. А ещё - что правда горька.
- Вот как.
Она облизнула пересохшие губы.
- Действительно сильный не трогает слабого. Ладно - дядя Миша… Хоть он не принял императорского сана, многие поныне готовы считать его наследником престола. Но тётя Элла, но Игорь, Володя… Их за что, зачем?
- Не зачем, а для чего. Есть люди, для которых ценность человеческой жизни определяется исключительно полезностью для их интересов. И иногда эта полезность единственно в том, чтобы умереть. Кому могли помешать богомольная старуха, священничествующий князь седьмая вода на киселе, ещё более седьмая вода на киселе сопляк, едва вошедший в совершенные лета? Никому. Зато вот на роль жертв они лучшие кандидатуры. Даже лучше, чем вы, пожалуй. И вот это наш просчёт, наша ошибка… Мы думали, что, просто убрав их подальше от столицы, мы сумеем их обезопасить. Что они главным образом сосредоточатся на вас, и мишени помельче им просто не будут интересны. Мы ошиблись…
- Но… разве не вы сами отдали распоряжение о высылке тёти Эллы в Пермь? Значит, имели причины для опасений?
- Имел, совершенно естественно. И если вы хорошо знали свою тётю - а я думаю, вы хорошо её знали - вы подумаете и увидите эти причины. Ваша тётя Элла никогда не занималась контрреволюционной деятельностью, но единственно потому, что ей не представилась такая возможность. Однако её могли - и собирались - к такой деятельности склонить.
- Тётю Эллу? О нет, это исключено. Она… у них ничего не вышло бы. Она не такой человек. Она очень нетерпимо относилась к терроризму.
- А от неё это и не требовалось бы. Неужели вы полагаете, что она стала бы швырять гранаты в автомобили или стрелять из-за угла? Такие люди не марают своих рук. Они пользуются своим авторитетом. И своим умением влиять на людей. И от сомнительных предприятий таких людей чаще хранят ум, осторожность и ясное понимание своих целей, нежели в самом деле душевная щепетильность. Но постулат о цели, оправдывающей средства, им отнюдь не чужд. Если она увидела бы, что цель достижима - её устроили бы любые методы. И противником она была бы сильным.
- Но…
- Для большинства ваша тётя Элла была практически земным воплощением святости. Это объективно понятно - она помогала детям, раненым, инвалидам… Но сами подумайте, для того, чтоб организовать то, что она организовала, сколько нужно ума и воли, какая твёрдость характера. И можете ли вы сказать, что её действительно не волновала политика? Ваша тётя не терпела беспорядка. А то, что сейчас происходит в стране, для неё - беспорядок. Вопрос лишь в том, поставила ли она бы на те силы, которые были в ней заинтересованы. Я бы предпочёл этот вопрос не выяснять. Но за характер не казнят, Анастасия Николаевна. И даже в тюрьму не садят. Но как не стоит обманываться образом, искусно созданным для общественности - так не стоит и забывать, что у противника есть не только цели и интересы, но и гордость. Во-первых - а зачем им в их организации человек, которым не получится управлять, который не станет служить чужим интересам? Стоит ли так рисковать? Во-вторых - им было, за что отомстить. Я бы даже не удивился, если б всё это оказалось устроено единственно ради неё. Среди семерых невинных один был всё же не вполне невинным.
Настя, наконец сумев как-то задавить набегающие слёзы, подняла взгляд.
- Вы думаете… есть какой-то шанс, что кто-то из них всё же ещё жив?
- Я не стал бы давать за это много. Возможно, если согласились им помогать… Но полагаю, мы так или иначе услышали бы об этом. Слухи о тайном убийстве по стране ползут удивительно быстро.
- Самое противное, что они теперь думают, что у них всё получилось. Да даже если б не думали, если б что-то подозревали… Остальные-то будут думать, что всё именно так. И мы не можем выйти и сказать, что… ну, пока, во всяком случае, не можем.
- Это вопрос времени, - Дзержинский повернулся к выходу, но словно неожиданно вспомнил, - вы не спросили меня о петроградских заложниках.
- Да, верно, не спросила.
Секунды две он смотрел на неё изучающе, потом шагнул почти вплотную к шкафу, отгораживающему закуток, и тихо, как-то подчёркнуто отстранённо проговорил:
- У вас ведь завтра выходной, верно? Думаю, можно дать вам ещё один. Не спорьте, работали вы неплохо, заслужили. Надеюсь, вы не полагаете, что без вас тут всё развалится? Придёте около полудня вот по этому адресу, - он выхватил чистый листок из кипы и быстро черкнул на нём что-то искусанным Настиным карандашом, - узнаете кое-что ещё интересное для себя.
Всех слов, что сказал ей за всё время бледный молчаливый проводник с непроницаемым, невыразительным лицом, по которому даже возраст угадывался приблизительно, на одном листочке уместилось бы.
- Вы говорите по-английски? - спросил он, когда она прошла в комнату, где из обстановки были только стол и два каких-то тёмных сундука по углам, - сможете изобразить английский акцент, если придётся говорить?
В шальных детских забавах с сёстрами ей что только не случалось изображать, но длительное время без подобной практики, конечно…
- Думаю, смогу.
- Отлично. Переоденетесь вот в это, - он вручил ей тёмное, немного старушечье платье и линялую, когда-то цветастую косынку и махнул на неприметную дверь, вероятно - в кладовку. Переодевалась Настя, таким образом, в полумраке, что лёгкости процессу не добавило, - вот ваш билет. Мы едем в Петроград.
В Петроград, вот как… Ничего себе, сюрприз, вчера, главное, ни намёка же не было… Интересно, к кому и зачем. Любопытство, мягко говоря, пожирало изнутри, однако что бы она там ни полагала, проводник явно не намерен был вводить её в курс дела - ни по дороге на вокзал, ни уже в поезде. Сидел, меланхолично смотрел в окно, или так же как ни в чём не бывало прогуливался по коридору. Несколько раз она порывалась было так-эдак начать разговор, но всякий раз сама себя останавливала. Несолидно как-то. Когда нужно, тогда и скажет. Раз не видит нужды говорить заранее, значит, надо так, потом разберётся, зачем. Попутчики в поезде особо не докучали, и слава богу. И то правильно, у каждого свои дела и заботы, а она и без пустой болтовни проживёт. Повспоминает свои прошлые путешествия поездом - как ехала с милыми дружелюбными немцами из Екатеринбурга в Пермь, как возились с мальчишками, пытаясь устроиться между тяжёлых грязных мешков - да уж, мягче постель не придумаешь…