- Не видать им отрадных деньков впереди,
Кандалы грустно стонут в тумане…
И не стыдно за слёзы, которые осознала только тогда, когда они уже сбежали по щекам. Не стыдно. Что стыдного в том, чтоб расчувствоваться от песни? Пусть подумают - потому что девушка, и потому что всё же пробрало её вино, пусть. В шутку это Якоб Христофорович сказал о святом причастии, а как хороша вышла шутка. Каково причастие, такая и благодать…
========== Весна 1919. Рубежи ==========
Март 1919, Москва
День рождения мальчишки-подростка - это не столько вопрос, что подарить, сколько вопрос, где найти. У Аполлона Аристарховича вопрос был решён давно - он собирался подарить книгу. Замечательную книгу о животных на французском, что должно было простимулировать Ицхака к дальнейшему изучению этого прекрасного языка - книга о кораблях свой благотворный эффект в этом плане прекрасно показала. Но вышла маленькая накладка - книга не пришла вовремя. Аполлон Аристархович вздохнул - к перебоям в работе почты он приучил себя относиться философски, чтобы не впадать в полное отчаянье, и отправился на поиски подходящего варианта, прихватив с собой Миреле, у которой, ввиду грустного состояния копилки, тоже ещё ничего не было решено. Задача на полдня, если не больше - во-первых, прогулки с Миреле быстрыми не могут быть сразу по двум причинам, во-вторых, в лавке, прежде преимущественно книжной, теперь чего только не было, так что у самого глаза разбегались, а Миреле, естественно, поминутно просила описать какой-нибудь предмет, раз уж руками потрогать можно, увы, не всё. Да и просто поворачиваться в лавке теперь и зрячему следовало очень осторожно, чтобы ничего не своротить и никого не зашибить - в честь выходного дня маленькое и к тому же хаотично заставленное помещение было полно народу. Хочешь постичь понятия «столпотворение» и «парадокс» - добро пожаловать сюда. Сколько Аполлон Аристархович знал Иону Гаврилыча, дела у него никогда не шли в гору, и два его товарища, сейчас проворно снующих между прилавков и стеллажей, были определённо из той же породы. Когда пришибленные неожиданными крутыми переменами в привычном мироукладе представители проигравшего класса бросились сдавать за бесценок предметы искусства и роскоши, они сперва, видимо, обрадовались. Однако продать в дальнейшем купленное оказалось куда как сложнее - коллекционеров и дельцов, промышляющих вывозом ценностей за границу, заинтересовать могло далеко не всё, покупательная способность народа в целом была невелика, да и попросту пища духовная сейчас откровенно проигрывала в востребованности пище телесной. Оставались, впрочем, такие энтузиасты, как Аполлон Аристархович, ну или те, кто покупал что-то просто из интереса, забавы ради.
- Что это? Граммофон? Такой же, как у нас?
- Почти, и в отличие от нашего, наверное, рабочий.
- Как же жалко… Вы ведь говорили, его ещё можно починить? Хотелось бы… А какие картины? Что на них нарисовано? Хотя картины Ицхаку, наверное, мало интересны…
Аполлон Аристархович дорого бы дал, чтобы понять, что даёт Миреле описание картин - всё равно весьма сомнительно, что она способна это представить. То ли это какой-то род душевного самомучительства… Но парадоксально, ей ведь живопись действительно куда интереснее, чем вполне зрячему Ицхаку! Вероятно, из-за Леви, из-за вполне естественного интереса к тому, что составляет важную часть его жизни. Всё же странный иногда юмор у судьбы…
- А это что?
- Фотоаппарат.
- Это… а, вспомнила. А он много стоит?
- Боюсь, фотоаппарат - это всё же… На пятнадцатилетие, допустим, можно подумать…
В этот момент старого доктора заметил Иона Гаврилыч, и ринулся к нему не иначе как голубь к брошенной хлебной корке. В довершение ассоциации, за ним поспешили последовать и два его коллеги. У доктора и его слепой воспитанницы давно был уговор - не спрашивать о внешности человека, когда он рядом, что даже благо - было время подобрать слова, ибо зрелище стоило того. Подобрать двоих контрастно непохожих друг на друга людей трудов бы не стоило, а вот троих… Иона Гаврилыч был, вероятно, баснословно стар, но сколько помнил его Аполлон Аристархович - он внешне совершенно не менялся, что могло б дать обывателям пищу к размышлениям, не нашёл ли он в каком-нибудь из своих пыльных мало кому интересных фолиантов какой-то чернокнижный рецепт, если б не здравое соображение, что стараться стоило б ради вечной молодости, а не вечной старости. На деле ж - видимо, истощать и пожелтеть больше, чем уже есть, просто невозможно, ну а волосы Иона Гаврилыч просто красил, и не отменял этой привычки даже в теперешние трудные времена. Сравнение со старым вороном было до ужаса банально, но другое на ум не шло.
Второй, как ни неловко говорить такое о человеке, напоминал столь же престарелого барашка - сильно поредевшими курчавыми волосами, дряблым, несколько бесформенным лицом и флегматичным взглядом выцветших голубых глаз. Такого умудрённого, повидавшего жизнь во всех её видах, вероятно, пасшегося на сытных библейских пажитях ещё до потопа и в силу этого знающего, что всё в жизни преходяще и тленно. Он и говорил тихим, несколько блеющим голосом, в котором и следа не было той энергии, с которой говорил Иона Гаврилыч. Кажется, этот человек принципиально не был настроен на то, что кто-нибудь у него что-нибудь купит, впрочем, если покупали - не удивлялся и этому.
Третий был, кажется, лет на двадцать помоложе коллег, высокий и одновременно грузный, большие глаза навыкате придавали ему однозначное сходство с рыбой. Примерно так, верно, рыбы подплывают и глазеют, что это свалилось в их водоём - камень, старый башмак, утопленник? Говорил этот третий мало, редко, однако странным образом не проигрывал из-за этого - кажется, у людей складывалось некое ощущение, что раз уж случилось такое значительное событие, что рыба с ними заговорила, то к её словам стоит как минимум прислушаться.
Миреле улыбалась, слушая получающуюся разноголосицу - кажется, сейчас Аполлон Аристархович найдёт здесь подарки всем, кроме собственно именинника. Сама она старалась стоять, не шевелясь - памятуя, что где-то тут рядом стоит ваза и где-то неподалёку - фотоаппарат, тоже очень ценная и наверняка хрупкая вещь, и по своему обыкновению пыталась представить по голосам, как выглядит говорящий. Это было частое её развлечение, её необыкновенно радовало, когда она угадывала.
- Эй, дедуля, за карманами-то следить не забывай!
Аполлон Аристархович в лёгкой панике обернулся. Высокий светловолосый мужчина в кожаной куртке цепко держал за запястье извивающегося, как червяк на крючке, паренька в коротком сером пальто. Кошелёк старого доктора лежал на полу между ними, спутница мужчины, в такой же куртке, наклонилась и подняла его, возвращая владельцу.
- Ох, батюшки, это что же… Спасибо! Спасибо!
Миреле протянула руки, ища руку доктора, и натолкнулась, разумеется, не на привычную шерстяную мягкость знакомого пальто, а на чужую холодную кожу, от чего чуть моментально не впала в панику. Минута замешательства с обоих сторон была практически физически ощутима.
- Так вы незрячая? Как же вы… А, так это ваша дочь? Проверьте, у вас ничего не пропало?
- Они уже и здесь промышлять начали… Спасу нет. Надеюсь, хоть с торговцами не в сговоре, - мужчина выразительно глянул в сторону притихшей троицы, «рыба» ответил ему своим фирменным удивлённо-озадаченным взглядом, - будьте внимательнее. А ты давай поворачивай. Немного оздоровительного физического труда на свежем воздухе, человеком станешь…
- Зашла Настя за фотоплёнкой, отлично просто…
Происшедшее несколько выбило Аполлона Аристарховича из колеи, так что купил он действительно не вполне то, что собирался, и в том числе - купил, главным образом ввиду того, что совершенно за бесценок, древнющую семиструнную гитару, в подарок Лилии Богумиловне. И только по дороге вспомнил, что, во-первых, день рождения Лилии Богумиловны уже прошёл, во-вторых, если б и нет - едва ли ему удалось бы сейчас пронести такой подарок в дом незаметно для именинницы, соблюсти сюрприз. Нести одновременно гитару, связку книг и свёрток с бадминтонными ракетками было не очень легко, но сгрузить что-то из этого на Миреле он и не помышлял - Миреле крепко прижимала к груди вытребованную лично для себя, в смысле, как подарок от своего имени, книгу, и выглядела совершенно счастливой. Однако события в магазине, по-видимому, взволновали её необыкновенно, поэтому через улицу, уточнив как обычно, одни ли они сейчас (что означало, не идёт ли по крайней мере рядом кто-то из тех, о ком она может спросить), она дёрнула за рукав: