- Не, ну это тоже настрой какой-то… неправильный. Словно тебе всё равно, словно ты удачи ему не желаешь… Я понимаю, страшно понадеяться и разочароваться.
- Однажды в моей жизни такое было, - вырвалось у Алексея, и он снова оборвал себя, чтобы не сказать, что уже тогда испытывал немалый стыд за то, что думал - а правильно ли это, если жизнь ему сохранится молитвами святого человека? Получается, так бог не хотел, чтоб он жил, но ради праведного своего уступит? Нет, конечно, не только ради него, ради отца и матери, конечно, и сестёр, и вообще России, чтобы у России был новый император, чтобы она не оказалась ввергнута в новую смуту… Но неужели то, что необходимо такому множеству людей, бог не мог бы спасти просто так, без специальных молитв? На практике, конечно, всё это вообще оказалось не так - и святой человек оказался не так уж облечён силой, раз уж позволил себя убить, и Россия живёт без него - может, и не замечательно, но точно не хуже, чем раньше. Но этого говорить, конечно, было нельзя. Однако Ицхак, к счастью, уже оставил опасную тему.
- Я, вообще, вот о чём, Антон… Тебе Лиза нравится?
- Что?
- Ну уж не прикидывайся! Аполлон Аристархович вот сказал, что о будущей профессии нам надо думать уже сейчас - правильно сказал, потому что, хотя в училище нам не сейчас прямо поступать, но готовиться-то надо. К женитьбе, к семейной жизни тоже надо готовиться.
- Как?
- Ну, дурак… Например, лучше узнать свою избранницу, определить, имеете ли вы в самом деле друг к другу такую душевную склонность, одним ли образом смотрите на то, как надобно устраивать быт, как детей воспитывать… Да и вообще, если ты кого-то любишь, это важно не только тогда, когда ты можешь жениться, а и уже сейчас, в особенности если человек любит тебя в ответ. Я не знаю, есть ли у Лизы любовь к кому-нибудь из нас, но если есть, мне бы интересно было знать, к кому. Знаешь ли, вчера я видел, как Леви и Миреле целуются…
- И ты подумал о том, чтоб поцеловаться с Лизой?
Вопрос был какой-то нехороший, бестактный, когда Алексей осознал, что действительно произнёс его вслух, было поздно. Впрочем, он не пожалел об этом, так как впервые, он мог бы поклясться, увидел Ицхака смущённым. По крайней мере - вот настолько смущённым.
- Ну, а почему бы мне не думать об этом? Ты считаешь это странным? Не говорю, что я определённо влюблён в неё, чтобы так говорить, нужно многое передумать и перечувствовать - у меня перед глазами пример Леви и Миреле, чтоб знать, насколько любовь - это глубоко и серьёзно. Впрочем, я знаю, что любовь может быть и неглубокой, несерьёзной, у многих и так, что сделаешь. Я пока не знаю, на какую я способен. Вот может быть, ты любишь Лизу гораздо больше, сильнее, чем мог бы я, и может быть так же, и Лиза тебя любит, тогда мне нечего и думать об этом.
- А ты умеешь целоваться?
- Нет, конечно, и полагаю, ты тоже.
- А как вообще люди учатся целоваться, где, у кого?
- Хороший вопрос. Не знаю. Кажется, люди как-то сами этому учатся. Ну во всяком случае, я никогда ни от кого не слышал, чтоб его кто-то учил… А кто, ты думаешь? Родители? Ты, вообще, как себе это представляешь?
Алексей вынужден был признать - никак. Если мать с сёстрами и вели какие-нибудь таинственные беседы на их женские-девичьи темы, то с ним, во всяком случае, отец ни о чём таком не говорил. Может быть, заговорил бы лет, в самом деле, через пять, если б он столько прожил, и стало бы уже понятно, что нужно подыскивать ему невесту…
- И вот тут я и думаю, первое - что ладно в 14 лет кому-то сказать, что целоваться не умеешь, это весьма естественно, ладно в 15 - это тоже ничего, а вот в 16, в 17? уже как-то более стыдно. А второе - вот думаю, Лизанька, на своих романах воспитанная, она ведь верит и ждёт, что мужчина непременно всё уже умеет, в этих романах обычно так и бывает. Без объяснений, откуда, видимо, рождаются с этим. Но мы-то с тобой с этим не родились.
Алексей буравил взглядом ногти, словно они должны были подсказать ему что-нибудь очень умное, чтобы выйти из этой несколько неловкой ситуации, с обсуждением вопросов, которые не то чтоб его никогда не занимали, но он полагал, что они мало касаются его жизни.
- И ты опасаешься, что она будет… разочарована?
- Женщина, Антон, существо хрупкое. И насколько ей важны спокойствие, надёжность - этого мы и вообразить не можем. Они видят нас - или желают видеть - идеальными. Для женщины очень важно знать, что мужчина не скажет и не сделает ей ничего неприятного, или даже - недостаточно приятного. Она возлагает на мужчину очень много надежд, она ждёт от него, как от возлюбленного, супруга, много радости. Поцелуй - это может казаться мелочью для нас, но не для женщины, кроме того, поцелуй это первый шаг к большему. И если женщину огорчит и обескуражит то, как мужчина целуется, если она не испытает ожидаемых ею трепета, наслаждения и прочего такого - чего ей в дальнейшем от этого мужчины ждать? А по большому счёту, и от всего рода мужского?
- Об этом я, признаться, не думал. Ну, ведь и рано нам думать о такой науке, в самом-то деле.
- Сейчас, положим, рано. А когда будет уже пора? ещё одна несправедливость природы - что девичье сердце созревает быстрее. У нас могут быть на уме ещё шалости и проказы, а девушка нашего возраста уже думает о любви, о будущей семье. Разумеется, пройдёт ещё немало времени, прежде чем намеренья перейдут в реальность… Вы сейчас пожениться ещё не можете, и через год тоже не сможете. А любить, говорить о любви и сейчас уже можете, потому что любовь приходит, когда приходит, а не когда кто-то сказал - всё, уже можно. И если она, эта любовь, уже есть - важно сберечь её до того времени, как она сможет перейти в союз, в любовь семейную. Вот Леви и Миреле сберегли, в этом им стоит позавидовать. Не всякому, конечно, так везёт… Некоторые думают - ну, вот Анна так думает - что первая, ещё детская любовь, никогда не может быть любовью истинной, на всю жизнь, это так, тренировка. И это, наверное, так для неё - потому что она говорила, что любила два раза в жизни несчастно, не спрашивай, я не намеренно услышал этот разговор, но вытряхнуть теперь из ушей не могу, что оба раза люди эти оказались мелкими и недостойными высоких чувств, впрочем, в ней не осталось глубокого несчастья, неприязни к себе из-за этого, потому что она женщина сильная, а не все такие. Но ведь какое-то время она была убеждена, что у них любовь, и во втором случае дело даже к свадьбе шло, только он предпочёл женитьбу на более удобной, состоятельной девушке. Она говорит - что было, всё хорошо, потому что это даёт опыт и умение разбираться в людях. Но в силу этого считает, что юное существо любить по-настоящему не может, потому что ещё не умеет разбираться ни в себе, ни в людях. На то Аполлон Аристархович ответил, впрочем, о своих родителях, которые были знакомы едва ли не с младенчества, так как их семьи дружили. И вот они полюбили друг друга достаточно рано, точнее, сперва мать. Она говорила: «Я смотрела на него, когда он ни о чём таком не помышлял ещё, и точно знала, что он будет моим мужем, и это так же верно, как то, что на небе есть бог. Я его любила мальчиком, потом любила юношей, теперь люблю зрелым мужчиной, я росла, и любовь моя росла со мною». Вот, возможно и такое…
Алексей, конечно, по аналогии подумал о своих родителях. Это было совершенно несомненно, что они любили друг друга - не так, как для ребёнка несомненно, что они же родители, как они могут друг друга не любить. Это было в самом деле так, это читалось в них - в том, как папа с нежностью целует мамину руку, в том, как мама с нежностью смотрит на него. Но ведь не всегда так было. До того, как они поженились и стали жить вместе, они могли любить кого-то другого. По крайней мере, об отце он слышал такое - как совершенно правильно сказал Ицхак, что услышал случайно, потом из своих ушей трудно вытряхнуть. Сейчас ему было жаль, что он никогда не видел эту женщину, и даже никаких подробностей не знал, тогда всё было однозначно - это было «увлечением юности», как об этом говорили, с тоном таким, какой подразумевал, что у этой женщины не могло быть никаких истинных чувств, а только расчёт, расчёт при чём низкий, ведь о браке и речи не могло быть, только о деньгах и покровительстве, сейчас же он на многое способен был посмотреть по-другому и способен был подумать - может быть, та любовь отца была ничем не меньше любви к маме, и только людское осуждение придало ей статус незаконности и даже греховности, может быть, если б отец остался с той женщиной, у него были б сейчас здоровые дети, может быть, очень многое было бы по-другому… Да, это сродни тем греховным мыслям, которые он сам осуждал некоторое время назад, но он в самом деле согласился бы лучше не родиться, чем видеть страдания отца у его постели столько лет.