- Или вот, например, Шурка - она всё-таки тоже девчонка, и очень даже красивая. Хоть и не носит таких платьиц, как Лизанька. Но не кружева и шелка же делают женщину красивой! Господь Адаму Еву вручил нагой, без кружев и украшений…
- У Адама, впрочем, не было выбора, - рассмеялся Алексей, - Ева была в раю единственной женщиной, кого ж ему было любить, как не её? Нет, Шурка очень хорошая, но… она друг. Анна тоже хорошо сказала, что для женщины гораздо почётнее быть другом, чем любовницей.
- Ты, главное, всех девчонок так в друзья не запиши. Ну, а вот Катарина? Мы её меньше знаем, да и язык тут мешает, но всё-таки сколько-то ты её уже видишь рядом с собой.
- Катарина? Да, она очень красива, но… как же можно любить человека, если даже говорить с ним свободно не можешь? Это будет только какое-то внешнее обольщение. А во внешнем обольщении нет ничего хорошего, если вспомнишь историю её матери…
- А зачем вспоминать историю её матери? Мы с кем живём, с ней или с матерью её? Кроме того, в Катарине очень много хороших качеств. Она очень трудолюбива, заботлива и никогда не унывает. Такая любимая - это отрада для глаз и сердца, а такая жена - отрада для всей жизни. Она не так наивна, как Лизанька, но и не так подавляет своей силой, как Шурка.
- Да, и она… Наивность и невинность очень схожие слова. Чему могла её научить такая женщина, как её мать? Если, вообще, это действительно её мать… Ведь мы даже не знаем, кто она на самом деле, чья дочь.
- Вот что, Антон, если ты по происхождению о человеке судишь, то эти мысли забудь с этого момента и навсегда. Чему могла научить? Например, хорошо заботиться о себе, о своём брате. Преодолевать трудности, не отчаиваться. О чём говорит пример её матери? Не о женском коварстве и развратности, как ты думаешь. А как раз о чём я говорил, что мужчина должен быть бережен и благороден с женщиной. Вот какой-нибудь негодяй обманул её когда-то - и она решила, что теперь сама обманывать будет. Если б все мужчины были добродетельны, женщине ничего не стоило б быть добродетельной. Мужчины правят миром, а женщине приходится в этом мире выживать. Если Катарина сделала тебе что-то дурное, если повела себя где-то некрасиво - то так и говори, о ней самой, но не о её матери. Что мне пользы с того, что я своих родителей знаю и что они были достойными, добродетельными людьми? А твои родители - их все считали хорошими, достойными людьми?
Алексей вздохнул.
- Нет, вовсе не все. Очень многие считают совсем наоборот.
Ицхак перевернулся на живот, подпирая голову кулаком.
- В том нам с тобой очень повезло, Антон, что мы знакомы со множеством людей, и все они очень разные, но все - счастливые. И от всех есть, чему научиться. Аполлон Аристархович, конечно, уникальный человек, он может говорить о любви много и хорошо, но никогда о своей. То ли в его жизни любви не случилось, то ли она тоже была какая-нибудь несчастливая, но тут его, наверное, не раскусить. Но он счастлив тем, что он делает, счастлив нами, в этом ему невозможно не верить. Как и Анна, которая хоть и говорит, что встретила в своей жизни двух глупцов и негодяев, говорит об этом совершенно без гнева, потому что-де на дураков не обижаются и потому что жизнь её вовсе не сломана, она тоже счастлива своим делом - «Может, я и ересь сейчас скажу, но одна фельдшерица для мира ценнее, чем десяток счастливых жён и матерей, которые сидят дома и ничего не делают». Бабушка Лиля, которая говорит, что цыганки в жизни любят один раз, зато по-настоящему… Хотя мне кажется, она любила не один раз, и всё равно по-настоящему - она по-другому не умеет. И учителя наши, и тётя Зося…
Алексей тем временем осмысливал свежеосознанное - ведь, во-первых, нет действительно ничего невозможного в том, чтоб он кого-то полюбил, ведь он на пороге того возраста, когда думать о любви не то что естественно - неестественно как раз о ней не думать, о чём и говорил Ицхак, они вполне легко могут быть живы и через два года, и через пять лет, тогда уж точно от любви никуда не отвертишься, она сражала и величайших из царей земных, во-вторых - и его могут полюбить в ответ, в этом так же нет ничего невозможного, и это не будет несчастьем, ведь теперь вовсе не обязательно умирать, благодаря стараниям Аполлона Аристарховича и он, и другие такие же больные получат возможность жить достаточно долго… Да, это зависимость от чьей-нибудь крови, но ведь от еды, питья и воздуха мы все зависим, так ли уж это нестерпимо? И в-третьих, границ больше нет, больше нет общественного осуждения, и он действительно может быть с кем угодно - с Лизанькой, или Шуркой, или Катариной - кого полюбит, кто полюбит его. Он теперь не имеет ни состояния, ни титула, ничего, о чём нужно стараться, и его дети в любом случае ничего не наследуют, от кого бы они ни были рождены. Может быть, папа и мама всё равно хотели бы видеть рядом с ним девушку равную, благородного происхождения… Но папа и мама ничего уже никогда не скажут об этом. А другие родственники… вправе ли они решать за него. Да и станут ли, у них своя жизнь…
Страшно на самом деле почувствовать себя предоставленным самому себе. Нет, конечно, это на самом деле совсем не так, это понятно - любой, у кого есть семья, сам себе полностью не предоставлен, а у него две семьи, родная и названная… но кое-что изменилось, и изменило его. Изменения малые, в нём самом - их, конечно, не видно, как не видно соков, текущих под корой дерева - а весна-то наступает. Ему в этом году исполнится 15 лет. Детство однажды заканчивается. Даже у целой большой страны детство однажды заканчивается, и ей больше уже не держаться за руки батюшки-царя и матушки-церкви, а идти самостоятельно. И ведь самое потрясающее, это касается и его! И мир вокруг, и он сам каждый день немножечко становятся другими. И это так же правильно, как тающий снег.
Когда последний раз он целовал кого-то? Маму, папу и сестёр на прощание? Нет. Один раз, очень сильно смущаясь, но чувствуя, что иначе тоже нельзя, поцеловал бабушку Лилю, когда его совершенно вроде бы беспричинно, в самый обычный день охватило осознание, как много она делает для него, как много для него значит. На самом деле, понял он позже, целовать ему хотелось их всех, но что-то внутри не давало, рядом с тем, что так сильно этого требовало. И даже жалел о том, что поддался порыву, потому что понял, насколько сильно ему этого не хватает. Губы просто не могут жить без поцелуев. А теперь ещё понимаешь, что придёт время и других поцелуев, придёт непременно, и без них тоже невозможно будет жить…
Май 1919, Усть-Сысольск
Весна на севере такая, что вот только теперь, пожалуй, и начинаешь понимать, что да, действительно, весна, не показалось. Такая вот весна, вчера холодища была такая, что сегодня это да, тёплый и даже погожий денёк, как шутит об этом Степанида, хоть до трусов раздевайся. Татьяна была с утра на первомайской демонстрации. Идти не собиралась, практически, вытолкали:
- Во-первых, выходные вам, Лайна Петровна, тоже положены, как всякому смертному человеку, во-вторых - надо вам пойти, кому, как не вам? Что это будет, если лучшая работница у нас на демонстрацию не выйдет? Может, в честь такого дела вступите наконец в комсомол или в партию - не знаю уж, что тут правильней? Нечего вам всё себя за связь с беляком костерить, партийцы не костерят, а сами себя костерите, это что ж такое?
Чтоб не слушать это, Татьяна, конечно, на демонстрацию пошла.
Ничего, ей даже понравилось. Странное дело, сперва просто пообвыклась к обожаемому коммунистами красному всюду, а теперь даже приятно глазу стало - так устала за зиму от белизны, что без смущения и искренне улыбалась красным флагам, словно совсем родными стали. И выступавшие говорили очень хорошо, прежде, быть может, она слушала бы если не раздражительно, так по крайней мере скептически, а теперь хлопала тоже искренне - потому что всех их уже знала, город-то небольшой и активисты все на виду, и всё, что они говорили, и про проблемы, и про достижения, ей тоже было известно, многие эти слова, кажется, прежде чем в их устах возникли, родились в её сердце. Про пропаганду ещё может быть чужим каким-то, а про войну и про работу - это своё, своё для каждого тут. Что вот было для неё сюрпризом - это что «В Зырянском краю» решили о ней статью напечатать.