- Как это - зачем? Это ведь ваш замечательный почин, с госпиталем, на таких примерах как раз трудящуюся молодёжь и надо воспитывать.
- Почин, быть может, и мой, но без них всех он почином бы и остался. Благим пожеланием, вернее. Много у нас хороших работников, вот о них и пишите. А я вообще беспартийная.
- Ну, и что с того?
- А то, что непонятно, какой это такой урок, как он к вам кого-то привлечёт?
- Неправильно вы, Лайна Петровна, задачи наши понимаете. Не народ для партии, а партия для народа. А значит - каждому партийцу прежде всего у народа, у простого рабочего человека учиться надо…
В общем, хорошо Татьяна от разговоров сбежала, к новым разговорам. Выхода, одним словом, не было, побежала от них обратно - сослалась, что есть ещё неотложные дела в госпитале. Тем более, что они у неё и в самом деле завсегда бы нашлись, только вот человек пять ей точно душу вынут за то, что заявилась в выходной на работу…
В здание, впрочем, ей так уж просто зайти не пришлось - перед дверями явление встретилось. Было это, помнится, ещё в декабре, как не в конце ноября, когда случилось им выехать в рискованную, но жизненно важную поездку в деревню дальше на север - поступило сообщение, двое охотников в лесу пострадали - гнилой мост под ними поломался, упали в речку, речка-то воробью по колено, но расшиблись сильно, вот вдобавок и обморозились, очень плохи теперь. Везти их санями в город забоялись, послали спросить, чем лечить можно. Сергей Иваныч, как услышал рассказ, всплеснул руками и пошёл собирать всё необходимое. Ехали втроём, взяли с собой ещё на случай какой подмоги Зиночку, больше из соображений, что ей опыта набираться нужно. Как добирались - это уже само по себе история была, на одном повороте увязли сильно, боялись, что уже не выберутся, сами сгинут в снегу, Зиночка плакала… Деревня небольшая, несколько дворов - постройки все некогда крепкие, добротные, но уже в основном порядком поветшалые. Скотины почти ни у кого нет, плуг не в каждом хозяйстве есть, так вот хорошо, что ещё охотой как-то живут. Люди, конечно, крепкие, выносливые - доктор признался потом, не ожидал обоих живыми увидеть, а это ж сколько-то они уже так пробыли, пока додумались за врачом послать. С одним пришлось повозиться, зашивая ему длинную рваную рану, в которую ещё грязь попала, немало вырезать пришлось, а вот второму - ногу одну до колена ампутировать, на другой пальцы.
Баба, жена бедолаги, всё бегала вокруг, причитала - как же так, ногу отнять, как же жить он теперь будет, без ноги… И хоть прямо не говорилось, что-то такое страшное в этих причитаниях слышалось: пусть уж лучше совсем умрёт, так и так семья без кормильца осталась, а так кормить его, а он не то что охотиться - и по хозяйству-то уже не работник, сидеть разве что, корзинки плести… Татьяна сама не слушала, что отвечала - что нечего человека из-за ноги хоронить, вон, солдаты с войны без ног приходят, и живут, и детей рожают, и дело каждому найдётся, а одни вы не останетесь, никто теперь один не будет, сам по себе, общее хозяйство, общая работа… Потом только вспомнила, что не её слова-то, а агитаторов этих, да Пааво то же говорил…
Новая беда - бутылёк с эфиром Зиночка закупорила неплотно, он в дороге вытек. Сергей Иваныч чуть прямо там её не прибил, только толку бы было. Ничего, нашёлся, по счастью, у соседа спирт. Татьяна думала, седой из той избы выйдет, но не пришлось - отвлекли её на другое, понятно ведь, народ такой - раз приехал в деревню доктор, живой-настоящий, и стар и млад сбежались о своих болячках поведать, какой-нибудь помощи спросить, как ни шикали на них и они сами, и хозяйка. Вот один мужичок, переминаясь и перемежая русские слова с коми, спросил, не поглядит ли доктор потом, ежели ему не в труд будет, жену его, всё никак разродиться не может. Спросив, когда началось, узнав, что роды первые, да и повитухи настоящей в деревне нет, есть одна баба, да та в честь недавних похорон третий день пьяна беспробудно, Сергей Иваныч снарядил туда Татьяну:
- Оно, конечно, риск прямо преступный, Лайна Петровна, однако какой выбор? Этого сейчас я тоже оставить не могу. Вы на родах не раз уже присутствовали, справитесь, небось? Второй инструмент мой возьмёте, чего доброго, резать придётся всё же…
- Резать? - ахнула Татьяна.
- Или резать, или могилу копать. Ребёночка-то, скорее всего, не спасёте уже, так хотя бы матери шанс будет…
На родах-то Татьяна впрямь присутствовала не раз, а таких вот, чтоб ребёночка из матери вырезать пришлось, только два случая было, и в одном неудачно прошло, умер ребёночек, а через два дня и мать. Так что какие угодно сейчас кары Татьяна приняла бы, а туда б не пошла, и сама скальпель ни за что бы не взяла. Ведь права же не имеет просто. Даром что кто её сдаст - не доктор, и не эти люди тоже. Сама-то знает - не врач она, не её это дело. Но там женщина родами мучается, кто поможет больше? Все узлы в доме развязали, даже и собаку во дворе с привязи отпустили, в углу бабка земные поклоны кладёт, бормочет только что-то не православное совсем, заговоры… На пороге другая бабка встретила, растрёпанная, простоволосая:
- Отмучилась, всё, сердешная, вместе с ребёночком… Говорила тебе - не бери её, незрелая она, немощная…
Татьяна отодвинула её, прошла, никого не спрашивая, в комнату - на что надеялась, сама б не сказала, просто упрямство уже. Зря, что ли, шла, такими мыслями своё сердце отягощала?
Роженица-то совсем девчонка, верно, Насти младше. Тоненькая, жалкая, и губёнки посинели уже. Татьяна кинулась сердце слушать, потом рубаху на трупе распорола, достала скальпель - сжала его, как змею бы за горло сжимала… Мужик так и рухнул ничком на пол, завыл натурально по-бабьи… Бабка попыталась за руки хватать - куда ж, труп-то резать, очумела ты что ли, девка? Татьяна её выставила, нашлись же силы. Верно, бёдра-то узкие такие, а ребёночек крупный оказался, да лежал ещё неправильно. Прочистила носик и ротик, отсосала кровавую жижу - шевельнулся, чихнул, фыркнул, заверещал тоненько, сам себе не веря будто - живой я всё же что ли? Ну вот, а вы - закапывай… Держала Татьяна на руках ребёночка, дерзостью и чудом ею спасённого, он ручонками сучил, бабы выли и ноги ей целовали, восхваляя Пресвятую Богородицу, кажется, в её непосредственно лице, а она - ничего не чувствовала. Ни молиться, ни плакать не хотелось, и сердце внутри не захолонуло - а должно ведь. Поняла - умерло в ней женское, материнское… Дитя спасла, потому что это долг её, потому что эти люди неразумные её за доктора считают, почём им знать, что это не так, и потому, что у неё скальпель, и потому, что ей… всё равно, да. Потому что нет страха, нет боли… Тогда всё отболело, из-за Владимира. Что ей дети, что ей таинство рождения, что ей горе и счастье родительское… Как покидала деревню - не помнила, словно в горячке вся была от немыслимой усталости, по дороге спала. А теперь вот стоит перед ней он, отец спасённого ребёночка, тогда без чувств от потрясения лежавший. У сыночка его третьего дня первый зуб показался. Вот он, не посмотрев на распутицу, не утерпел, поехал - найти, отблагодарить докторшу, которой даже имени никто в деревне не запомнил. И ведь нашёл, указали! Вот, привёз ей гостинцы, какие ни есть, немудрящие, не побрезгуйте…
- Чего это вы ещё придумали! - Татьяна прямо шарахнулась от мешка, развязываемого дрожащими мужскими руками, - не надо мне никаких подарков! Не за что, долг это мой такой… И не голосите вы так! Кто что подумает - что вы мне взятку даёте, что ли?
Да где ему такие вещи объяснишь?
- И слушать даже никакого отказа не могу, Ляйна Петровна! Как это - не отблагодарить-то? И за то мне никакого прощения нет, что столько времени прошло, да вот никак вырваться не мог, с хозяйства-то, но сумел же всё же…
- Ничего я не сделала такого, повторяю! Я на государственную работу поставлена, государство мне платит за то, с людей никакого права не имею ничего принимать! Закон это, понимаете? Это вот побор называется, взятка! Порочно это по закону!
- Как это - побор? Как это - взятка? Да разве ж закон против человеческой благодарности может быть? Ведь от сердца, от сердца я, Ляйна Петровна! А как если б я сродственнику своему чего дал, так это что, тоже не по закону? Да коли потребуется, я перед кем угодно засвидетельствую, что вы мне ближе сестры родной, ближе даже матушки родимой! Вы же сына мне спасли! Сына родного! Не вы, не было б у меня кровиночки родной сейчас, сыночка, последнего остаточка от любимой жены… Может быть, успей вы раньше, и она б жива осталась. А не вы - его б живого ещё с нею вместе схоронили, от какого ужаса, от какого греха вы нас уберегли! Жизнь мне заново подарили, сыночком только теперь утешаюсь…