- Вероятно, потому, что они воспитаны так, - отвечала Мария, - и следуют законам своих предков и государства, в котором живут.
- Почему же они живут по таким несчастным и несправедливым законам?
- Ну, нельзя сказать, чтоб они были непременно несправедливы и несчастны. Каждый народ Господь ведёт своим путём, это забота их государей, а не наша.
Алексей тогда вечером молился о том, чтоб Господь привёл эти народы, в особенности языческие, к свету истинной веры, ведь не может быть такого, чтобы Господу была угодна погибель стольких душ, невиновных в том, что случилось им родиться на языческой земле. Вслед за этим вспомнилось, как, было это уже в Тобольске, один из солдат, охранявший их во время прогулки, позволил себе резкое высказывание по поводу религиозности царственной семьи, говоря, что религиозность их имеет формы фанатизма и они всё мерят мерками религии. Алексей возразил, что хотя вера, действительно, имеет для них важнейшее значение, они всегда уважали взгляды, отличные от их собственных.
- Ну да, конечно, - ответил солдат, - это у царей всегда. Взгляды людей влиятельных, чем-либо им полезных - иностранных лекарей или специалистов, или королей других стран - они уважают, а то ведь иначе кто будет уважать их? А с людом попроще не церемонятся.
Спустя дней пять, так, чтоб Миреле не увязала это с её подарком и не подумала, что он поспешно трактует её порыв как симпатию к его вере, что может и покоробить её, он спросил, как её вера предписывает относиться к Христу, и как она сама считает, следует к нему относиться. Он понимал, что вопрос его рискованный, и ответа боялся, потому что вообще не желал напоминать себе о том, что разделяет его с товарищами по нынешней жизни.
- Не могу говорить за всех, - улыбнулась Миреле, - но думаю, примерно так, как сейчас приверженцы старого порядка воспринимают Ленина.
- Ну ты сравнила, Миреле! - покачал головой Ицхак, - во-первых, Иисуса убили, а его дело потерпело поражение…
- Во-первых, сами-то его последователи верят, что он воскрес из мёртвых, во-вторых - дело его вовсе не потерпело поражения, если ты посмотришь, сколько в мире исповедующих нашу религию и сколько - христианство, а в-третьих - всё равно, это похоже, потому что речь о разрушении старого мироустройства и создании нового, для чего нужно иметь известную дерзость и что неизбежно рождает в одних горячую любовь, в других же такое же горячее неприятие.
Алексей поднял камушек, подаренный Леви, повертел его на свету, любуясь, как переливается внутри огонь, напоминая пламя свечей. Янтарь - это застывшая смола, от сосен, которые росли невероятно давно, до первых человеческих поселений. Это были далёкие пращуры тех сосен, что проносились за окном состава, увозившего его с Урала. В длинных промежутках между станциями нескончаемой стеной тянулись за окном эти леса, но Алексею не прискучили, тем более что отвлекали его и разговоры попутчиков, и неумолимо брал сон, но проснувшись, он снова смотрел в окно, и смотрел не так, как бывает обыкновенно с людьми, путешествующими часто - просто чтобы куда-то деть взор, он восхищался тем, что леса эти так огромны, и так огромны поля, перемежающие их, и такое множество озёр, болот и маленьких речушек встречается среди них, такой невероятный дикий простор, не освоенный ещё человеком… Страшно и волнительно было думать о том, как осуществлялось сообщение до железной дороги, а ведь это были они только в середине огромного пространства русской земли…
От деревьев мысль, логично, перешла к изделиям из них, он перевёл взгляд на страницы, повествующие об истории кораблестроения, не удержался, как ни ребячливо это - забегать вперёд, посмотреть иллюстрации. Лодки, выдолбленные в целом стволе огромного дерева - бывают же такие великаны! - и щедро просмолённые ладьи, ярко расписанные - жаль, рисунок чёрно-белый, древние суда воинственных викингов и любопытных (и тоже воинственных) греков, гордые, величественные корабли Англии и родной флаг на кораблях, многие из которых он узнавал, даже не глядя на подпись внизу иллюстрации. Была небольшая глава, посвящённая пиратству - хотя прямого отношения к кораблестроению это не имеет, но рассматривались, кажется, тоже преимущества и недостатки тех или иных моделей, и истории некоторых кораблей, ставших легендами… Дальше были уже современные корабли, разумеется, современные с поправкой, так как книга была выпущена лет десять тому назад, и больше, поскольку книга французская, внимания уделялось французским судам, однако гордость общечеловеческая тут была - могли бы вообразить их далёкие предки, с великим трудом выдалбливавшие цельные древесные стволы, что можно будет спуститься на воду в кораблях из металла, более того - что в них можно будет опуститься под воду, достигая глубин, прежде немыслимых? Очередь за кораблями, летающими по воздуху, что ж, первые такие уже есть…
Алексей рассмотрел рисунки и схемы, выбирая, что можно попробовать воплотить в дереве, посмотрел на коробку с инструментами, лежащую рядом, на кровати. Роскошный подарок, сказал с нескрываемым восхищением Ицхак. Роскошный и серьёзный, опасный… Да, это верно, маменька, наверняка, пришла бы в ужас от этих разновеликих, но равно острых ножиков, которыми ведь совершенно ничего не стоит пораниться. Но ведь саблю, как атаману казачьих войск, ему носить не возбранялось… Если быть осторожным, то ничего плохого не случится, ведь не ранятся же люди каждый раз, когда берут в руки что-нибудь острое… Может быть, маменька, с её извечным беспокойством, могла воспринять такой подарок даже как дурное намеренье, но Алексей полагал, что дурным это намеренье как раз не было, а было изъявлением веры в его умение самому позаботиться о себе и желания приобщить его ещё в чём-то к полноценной жизни, которой сам он отчасти немало боялся. В конце концов, это ведь был тот человек, который, встретившись с ним взглядом в коридоре, отказался поднимать его. В жизни тяжело больного, Алексей уже знал, есть две огромные опасности, которые он может создать себе сам, выбрав неверный путь - слабость и капризность паразитирующего существа, требующего, чтоб все вокруг заботились о нём и исполняли его желания, и безумие отрицания своей болезни, бездумного бросания навстречу опасности. Верный путь лежал где-то посередине, хотя вернее будет сказать - в стороне, над этими нерассудочными позициями, в области спокойного понимания действительного своего положения в сочетании с желанием, несмотря на это, жить, жизнью возможно более полноценной и осмысленной, чему он только начинал учиться…
Со второй половины августа, уверившись, что состояние нового воспитанника стабильно хорошее, Аполлон Аристархович стал понемногу разрешать ему гулять. Доктор, как сразу заметил Алексей, постоянно находится в поисках золотой середины между естественным для врача желанием оградить пациента от потенциальной опасности и потребностью его, как опекуна, воспитателя помочь его подопечным влиться в жизнь, быть в ней не незваными гостями, которым самим неловко за праздничным столом… Гуляли вдвоём-втроём, редко всем гуртом и никогда поодиночке, что понятно. Аполлону Аристарховичу свободная минута выпадала не так часто, если он не сидел дома за переводами, то ездил куда-то с этими переводами, с докладами, с лекциями для молодых коллег, или решал хозяйственные вопросы - так, привёз свежеизготовленную вторую, вдобавок к забранной из починки, коляску, пока они стояли неиспользуемыми, чему он исключительно радовался, но нужно быть во всеоружии. Чаще всего Алексей гулял с Леви и Ицхаком либо с Миреле и Лилией Богумиловной. Маршрута, как правило, заранее не выбирали, действовали, как говорила Лилия Богумиловна, по старинному мудрому принципу «куда глаза глядят». Ходили по улицам, на перекрёстках совещаясь и что только не проводя голосование, куда повернуть, глазели на восхитительно красивые или наоборот, диковинные и уродливые здания, Лилия Богумиловна или Леви рассказывали остальным, если сами знали, что это за здания, кто в них жил или живёт или что в них находится, читали лозунги и листовки, расклеенные на столбах и просто на стенах, иногда садились в трамвай и проезжали две-три остановки - так же без конкретной цели, куда-нибудь. Такие прогулки были делом принципиально новым, прежде немыслимым для Алексея, не представлявшим даже, что возможно гулять не по парку или живописным окрестностям какого-нибудь дворца, а просто по улицам города, да ещё и не в автомобиле, а пешком. Конечно, разве можно было даже помыслить о таком риске! Кто-нибудь мог толкнуть его в сутолоке на каком-нибудь людном перекрёстке, или сам он мог удариться в трясущемся и подпрыгивающем трамвае, а Лилии Богумиловны и Ицхака не хватало для того, чтоб надёжно заслонять его от возможных травм. Вот поэтому очень редко они выходили всей компанией - предупреждать опасности сразу для троих больных было бы сложно. Когда всё же отправлялись все вместе, то шли как правило в какой-нибудь парк - их любимым был один, маленький и довольно неухоженный, где на клумбах уже совсем дикарями росли полуобщипанные цветы - Лилия Богумиловна пояснила, что сама пару раз наблюдала, как парни тишком, полагая, что никто не видит, рвут тут цветы для своих девчонок, и Алексею стало чуть менее грустно смотреть на эти бедствующие клумбы - не служат ли цветы физическим выражением прекрасных чувств, если чьим-то сердцам они помогли соединиться - не лучше ли это, чем просто отцвести и увянуть? Иногда заходили в сад при гимназии, который теперь закрытой территорией не был. Теперь, по новому порядку, девочки и мальчики будут учиться все вместе, говорила Лилия Богумиловна.